Джули Литкотт-Хеймс - Отпустите их

Урок заключается в том, что мы, родители, можем когда-нибудь сильно захотеть выйти из игры — с опозданием осознав, что повзрослевшие дети должны уметь справляться сами, — а сделать это нам будет сложно. Если человек привык к помощи на всех фронтах, он окажется не готов справляться в одиночку.

До недавнего времени у юных американцев было множество прав. Дети не только выжили, но и выросли, расцвели и сделали наш народ величайшей экономической силой, какую только знал мир. Большое значение имела школа, и дети тяжело, очень тяжело трудились, но дело не только в учебе. У них было право свободно бродить по своему миру и изучать то, что привлекало их интерес. Спортом они занимались ради спорта. Игра была просто игрой. Все эти занятия вносили вклад в умственное, психологическое и социальное развитие, и в большинстве случаев родители об этом и не подозревали. Если вы, как процитированная выше Кейти Ройф, принадлежите к поколению Х, вам это знакомо. Если вы из поколения миллениума, ее рассказ может показаться далеким прошлым или фантастикой.

Мне, как и Ройф, тоже иногда хочется, чтобы детство было в точности таким, каким я его помню, и бывает очень грустно, что дети теперь растут в клетке из наших страхов и ожиданий и лишены свобод, которые я помню. Хотелось бы, чтобы мои дети пережили то самое детство, почувствовали, что им — да и всем нам — такая свобода пошла бы на пользу. Однако мои решения часто противоречат этому желанию. Я задумываюсь, осталось ли такому детству место в нашей стране. Есть ли еще районы, где жизнь похожа не на беговую дорожку, а на свободный бег, не на движение к заданной цели, а на вольное путешествие. Смогут ли остальные восстановить, исправить ситуацию — как возвращается мода и реставрируют мебель. Если говорить расслабленно и от чистого сердца — что мы по-настоящему ценим? Мне часто кажется, что детство наших детей в равной степени говорит и о нас , и о них.

Однажды в 2008 году я шла по стэнфордскому кампусу и столкнулась с матерью и дочерью. Они, видимо, заблудились, и я спросила, могу ли помочь. «Да, — ответила мать. — Мы ищем корпус электротехники». «А, это вон там, прямо», — объяснила я и показала рукой. Мне всегда интересно общаться с потенциальными студентами, поэтому я попыталась разговорить девушку. Без особого успеха. Об учебных планах продолжала болтать мама. Под конец дочь нервно махнула рукой — то ли в знак благодарности, то ли на прощание, и мы расстались.

В ходе разговора выяснилось, что девушка — не подросток, а выпускница колледжа, ей около 25, и она хочет поступить в аспирантуру. Но говорила только мать.

В 2014 году в своей статье в New York Times Джон Гринспан сравнивал подходы к воспитанию вчера и сегодня и задал вопрос: выражает ли тенденция излишне опекать ребенка ценности, которыми мы, американцы, можем гордиться? «У современной американской культуры есть темная сторона — боязливость, склонность к сутяжничеству и контролю. Мы ею не хвалимся, но она обнажается в воспитании наших детей и противоречит нашему представлению о себе как об открытом, жизнерадостном народе» [106] https://www.nytimes.com/2014/06/01/opinion/sunday/the-wild-children-of-yesteryear.html?module=Search&mabReward=relbias%3Ar%2C%7B%222%22%3A%22RI%3A16%22%7D&_r=0 . . Чем мы действительно хвастаемся — так это тем, что у нас идеальные дети, даже если при этом демонстрируем, как мало на самом деле верим в их способность жить самостоятельно — так, как жили все предыдущие поколения. Вместо веры в них у нас есть сильная вера в то, что их жизнь лучше всего строить с помощью наших умений, планов и мечтаний.

«Родители должны дать детям две вещи: корни и крылья», — гласит знаменитая цитата, приписываемая немецкому писателю, поэту и философу Иоганну Вольфгангу фон Гёте. Пришло время посмотреть, что это такое — подарить ребенку крылья. Пришло время представить, каким он станет, чем будет заниматься, когда вырастет и улетит из гнезда туда, куда понесет его ветер. Пришло время признать, что родители и дети могут вечно любить друг друга, но жить друг от друга независимо.

Это чудесно, что мама находит время и желание сопровождать свою выросшую дочь при поступлении в аспирантуру. Еще лучше, что дочь не против участия матери. На момент той встречи моей Эвери было около семи лет, и потом я шла на совещание и думала, какую роль буду играть в жизни дочери, когда ей будет 20 с лишним. Наверное, мне будет хотеться быть рядом во время ее захватывающих приключений — может быть, чтобы протянуть руку помощи, но в гораздо большей степени, чтобы восхищаться моей девочкой, которая смело идет по жизни.

И тем не менее что-то внутри меня возражало. Мне хотелось, чтобы Эвери была в состоянии совершенно самостоятельно узнать детали учебной программы, а потом позвонить мне и с энтузиазмом обо всем рассказать — но пережить все это, все подробности, трудности и радости она должна сама. Когда мать и дочь скрылись за углом, я задумалась, может ли сегодняшний ребенок жить отдельной жизнью, если родители присутствуют в его жизни постоянно, вплоть до взрослого возраста?

Думая о тысячах молодых людей, которых я знаю по Стэнфорду и своему району, и никогда не забывая о двух подростках, которых сама пытаюсь воспитать, я понимаю, что мы желаем нашим детям добра и комфорта. Но в мире, к которому мы их готовим, все не так. Они не учатся делать выбор и создавать возможности из вакуума скуки. Они не учатся серьезности и ответственности за свое поведение. У них нет возможности споткнуться, чтобы выработать стойкость. Они чувствуют себя в высшей степени успешными в вещах, которых не достигли самостоятельно, а иногда убеждены, что без нас ни на что не способны. Нет защиты от стресса. Нет свободы. Нет игры. Мы одержимы устранением малейшего риска, но мы украли у них возможность расти и познавать самих себя. Можно сказать, что их детство мы обменяли на свое представление о будущем, и этот долг выплатить не получится.