Ольга Лукина - Бизнес и/или любовь

— Разве?

— Да, Макс. А тему ваших действий по этому поводу, тему защиты себя вы вообще деликатно, но твердо прерываете каждый раз. Из ваших рассказов я также уловила, что вы одиноки и, видно, давно привыкли не делиться искренне с близкими людьми своими чувствами и переживаниями.

— Да, от вас ничего не утаишь, — попробовал пошутить Макс.

Однако через мгновение его лицо стало очень серьезным, даже немного расстроенным.

Мы тепло простились и условились о следующей встрече.

Я смотрела на удаляющуюся фигуру Макса, и у меня промелькнуло какое-то странное, щемящее ощущение в сердце.

Я почувствовала, что по-человечески привязываюсь к Максу. Глубоко сочувствую ему.

В следующий понедельник в 15.10 Макса не было. Его ассистентка не звонила с предупреждением об опоздании или отмене встречи. Я начала беспокоиться и набрала его мобильный. Абонент был недоступен. Написала сообщение о том, что волнуюсь и жду его визита. Ответа не последовало. Через двадцать минут я набрала номер еще раз. Абонент был снова недоступен. Я набрала приемную. Ассистентка удивилась и, извиняясь, сообщила, что босс в Гонконге. Срочно вылетел вчера утром, наша встреча стояла у него в сетке только на следующий понедельник.

«Интересно, — подумала я, — Макс не просто не уложился во времени, как это бывало у него раньше, похоже, он вообще забыл вставить нашу встречу в план». Мне стало неприятно на душе. А как еще может чувствовать себя человек, встречу с которым не просто отменили в последний момент, а вообще про нее забыли?

«Недолго Макс продержался дисциплинированным, — подумала я с горечью. — Неужели рецидив?»

«Чего я так переживаю?» — спросила я себя. Это, в конце концов, не моя жизнь, а его. Макс мне ничего не должен, он может жить так, как хочет. Да, он талантливый и неординарный человек. Но, пока он не управляет собой, он непредсказуем. И я это понимаю.

И вдруг… В моем сознании всплыл образ Макса, покидающего мой кабинет. Я вспомнила о своем предчувствии в конце нашей прошлой встречи. Сегодняшнее исчезновение Макса — это не просто рецидив трудоголизма.

Я вдруг поняла, почувствовала его: он испугался эмоциональной близости, которая наметилась между нами.

Он больше не мог со мной играть, дальше нужно было идти в глубинную работу. Откликаясь на интерес и мою человеческую теплоту, он чуть приоткрыл свои чувства, а потом в панике убежал. Спрятался в свою привычную ракушку — в захватывающую вызовами работу.

Вероятно, он делал это в жизни и с другими людьми. Делал это ловко и давно. В наших отношениях он просто это воспроизвел.

Как, наверное, нелегко было людям, которые любили этого человека! При всей своей чуткости, вежливости и душевном небезразличии к людям Макс мог сильно ранить. Он не разрешал себе привязываться к людям, не мог принимать простую человеческую заботу и любовь. Я вдруг ясно поняла его.

Мое раздражение мгновенно начало растворяться, и на его месте стала собираться тяжелая и густая грусть. Макс мало чего боялся в жизни. А вот раскрыть свои чувства, столкнуться лицом к лицу со своими же человеческими потребностями — это оказалось выше его сил.

Через четыре часа перезвонила ассистентка Макса: «Максим Александрович не мог вам ответить, он только приземлился и передал вам свои извинения». Оказывается, он был уверен, что оставил ей вчера утром перед экстренным полетом распоряжение отменить нашу встречу. Но, видимо, он только собирался это сделать, а потом увлекся своими «сверхважными» делами и забыл.

Через неделю и еще через неделю Макс был занят. Бесконечные полеты, совещания и деловые встречи захватили его словно в адский водоворот. Надо отдать ему должное: его ассистентка предупреждала меня каждый раз за один-два дня. Сам он не звонил и не писал. Возможность нашей будущей встречи повисла в неопределенности. Потом я улетала по своим делам на полтора месяца. Он знал о моих планах, но так и не нашел возможности выкроить время для нашей встречи.

Я с ним уже почти попрощалась. За много лет практики я научилась справляться со своей печалью и отпускать с добром клиентов, которые не могли найти в себе сил работать глубже. Сценарий — жестокая вещь! Не каждый готов вырваться из его лап.

Но, видно, я рано попрощалась с Максом. Почти через пять месяцев Макс заслал ассистентку договориться со мной о встрече. Мои чувства расслоились к двум полюсам.

Как терапевт я была искренне рада, что Макс не прервал свою терапию, что не сразу, но он все же нашел в себе мужество продолжить нашу работу. Значит, он дозрел до изменений.

И в то же время как человеку мне было как-то неуютно. Вся эта ситуация с исчезновением Макса была неприятной.

Макс приехал вовремя. Он поприветствовал меня в своей обычной манере, поинтересовался моими делами, энергично снял пиджак, бросил его на банкетку, плюхнулся в кресло и с ходу объявил, что хотел бы продолжить нашу работу. Более того, он сообщил, что, кажется, затронутая нами тема о его несвободе и есть то самое главное, о чем он хотел бы говорить здесь — в кабинете психотерапевта.

Он таинственно достал из портфеля блокнот в черном кожаном переплете. И рассказал, что купил его еще лет шесть тому назад, во время очередной поездки. Тогда же, сразу после покупки, он записал в блокнот некий жизненный план.

Под пунктами Макс обозначил намерения, точнее, пожелания самому себе. По его словам, он выделил жизненные темы, в которые хотел бы «инвестировать свое внимание». Но, вернувшись в Москву, он положил блокнот в ящик письменного стола. И с тех пор больше не доставал.

Макс говорил будто с пространством, не обращая внимания на меня. Вдруг, видимо, не почувствовав моей обычной заинтересованности, он остановился. Поерзал в кресле и, наконец взглянув на меня, аккуратно спросил:

— Вы не рады меня видеть?

— Я рада, что вы решили продолжить свою терапию, — ответила я ему.

— Вы какая-то другая. — Макс, видимо, пытался разобраться в своих ощущениях.

— Хорошо, что вы это заметили. Я, наверное, более закрыта, чем раньше, в контакте с вами.

— А почему? — с непосредственностью ребенка поинтересовался мой клиент.

— Макс, меня очень обидело ваше отношение к нашей работе и ко мне. Понимаете, эмоциональную связь с человеком нельзя получить по заказу тогда, когда тебе это удобно. А потом разорвать, когда тебе стало это в тягость, даже не объяснив причин и своих действий. Я ваш психотерапевт, но в то же время — я такой же живой человек. Если психотерапия настоящая — это глубокий эмоциональный контакт между терапевтом и клиентом. Я привязываюсь эмоционально к людям, которых терапевтирую, переживаю за них. Вы это видели и знали. Меня очень расстроило ваше внезапное исчезновение.