Джоэл Норрис - Говорят серийные убийцы. Пять историй маньяков

Подобно Генри Ли Люкасу и Карлтону Гэри, Чарльза Мэнсона отдали родственникам, отняв у матери в очень раннем возрасте. После того как Кейти Мэддокс привлекли к суду за вооруженное ограбление и приговорили к тюремному заключению (она отбывала его в тюрьме Маундсвилль в Западной Виргинии), воспитанием ребенка занялась бабушка. В то время Чарли исполнилось всего шесть лет. Этот период запомнился ему строжайшей дисциплиной, царившей в доме, обязательными молитвами перед едой, долгими религиозными сборищами по вечерам и подставлением другой щеки в знак смирения при проявлении агрессии со стороны кого-то из детей. Через несколько недель, в течение которых бабушка учила внука смирению, мальчика отдали другим родственникам, дяде с тетей, проживавшим в Мейхеме, в Виргинии. Чарльза, с его благоприобретенным смирением, дядя назвал размазней и стал учить, что, когда тебя обижают, надо уметь постоять за себя. Он объяснил Чарльзу, что перед ним два пути: либо он будет вести себя как мужчина, либо с ним будут обращаться как с девчонкой, – и колотил его всякий раз, заметив, что племянник всхлипывает, скучая по бабушкиному дому или тоскуя по матери. В конце концов, чтобы наглядно показать, к чему может привести девчачье поведение, дядя Мэнсона предпринял странную воспитательную акцию: в первый учебный день он послал ребенка на занятия в девичьем платье. Эта ситуация по иронии судьбы оказалась идентичной происшествию, случившемуся несколькими годами раньше с Генри Ли Люкасом, только в данном случае соученики до такой степени задразнили Чарльза, что он, придя в ярость, дал им отпор серией жесточайших драк, развернувшихся в школьном дворе. В своей автобиографии Мэнсон вспоминает, что переодевание в платье не сделало из него настоящего мужчину, зато научило драться не на жизнь, а на смерть и никогда не сдаваться.

Через два года двадцатитрехлетняя Кейти Мэдокс была освобождена из Маундсвилльской тюрьмы. Мать с сыном воссоединились и отравились по городам и весям юго-западных штатов. В тюрьме Кейти приобщилась к бисексуалкам и на воле стала направо и налево заводить связи с мужчинами и женщинами, чему Мэнсон оказался свидетелем. По его словам, он постоянно мучился ревностью к ее любовникам-мужчинам, видя в них своих конкурентов. Ему больше нравилось, когда мать спала с лесбиянками, они представлялись ему менее опасными. Пройдут годы, и Мэнсон у себя в «семье» будет поощрять лесбийские отношения коммунарок: так в нем трансформируются впечатления, накопленные в детстве.

Вскоре до Кейти Мэддокс дошло, что ей не под силу воспитывать подрастающего сына. Она стала подкидывать его дяде Джессу, самогонщику из Кентукки, где Мэнсон и пристрастился к маисовой водке, правда, ребенка слишком часто приходилось забирать домой. Окончательно отчаявшись, Кейти сдала сына в Орден католического братства, очень строгое заведение с чопорными правилами, известное как Дом Жибо. Восьмилетний Чарльз уже через сутки пребывания в этом заведении осознал, что мать не намерена забирать его оттуда.

По словам Мэнсона, за нарушения распорядка воспитанников пороли кожаными вожжами или специальной деревянной палкой. Немногочисленные послабления и развлечения, разрешавшиеся детям, мгновенно отменялись, если монахи уличали их в нарушении режима. Чарльза, страдающего энурезом, ежедневно избивали по утрам, обещая отучить мочить простыни. Монахи словно нарочно пользовались именно той формулой, которую психолог Эллис Миллер называет признаком «особенно порочного родительства»: они били воспитанников, приговаривая, что делают это «ради их собственного блага», дабы научить ответственному поведению и превратить в настоящих мужчин. Мэнсон, восстававший против порядков Жибо, постоянно подвергался телесным наказаниям. По его словам, он дважды сбегал, разыскивал мать, но она возвращала его обратно. В конце концов, Мэнсон снова совершил побег, но на этот раз двинулся в другую сторону.

В двенадцать лет он поселился в какой-то лачуге в Индианаполисе, воровством добывая деньги на оплату жилья и находя пропитание в мусорных кучах. Мальчишка промышлял, чем только мог, пока полиция однажды не распознала, что он – несовершеннолетний. На это обстоятельство донес и его квартирный хозяин, сообщивший властям, что, похоже, один из его жильцов – малолетний. Мэнсона поместили в «Город мальчиков отца Фланагана» [20]. Это учреждение запомнилось Мэнсону необыкновенной оперативностью наказаний за любые проступки. Тут у него вновь произошел приступ психоза, и Чарльз бежал, спасаясь от нескончаемых наказаний. Он украл автомобиль, был схвачен и приговорен судом для несовершеннолетних к отбыванию заключения в городской колонии для несовершеннолетних. Когда оказалось, что городским тюремщикам он не по зубам, его перевели в закрытую школу штата Индиана, в город Плейнфилд.

Для четырнадцатилетнего Мэнсона начался тяжелый период. Большинство заключенных сидело в этой тюрьме за совершение особо жестоких преступлений. По словам Мэнсона, в Индианской школе применялась практика пресловутых «змеиных ям» – карательных заведений, запрещенных в 1960-е годы. Однако шел 1949 год, и Мэнсон был всего лишь подростком, отданным в руки охранников, которые в наше время были бы осуждены за сексуальные преступления и растление малолетних. Вначале Чарльз не поладил со старшим охранником, приказывавшим взрослым заключенным избивать малолеток. Охранник стал регулярно собственноручно избивать парнишку. Кроме того, ему нравилось, когда старшие ребята держали Чарльза Мэнсона за руки и колотили его, пока он, страж порядка, мастурбировал. Подонок принуждал других заключенных истязать Мэнсона, чтобы тот кричал от боли, – это помогало ему достигать оргазма. Тот же охранник организовал регулярные групповые изнасилования Мэнсона своими подопечными, заставляя при всех снимать штаны на школьном дворе, кричал ему: «Эй, Мэнсон, чья очередь трахать тебя сегодня?»

По словам Мэнсона, в Индианской школе был и еще один охранник, который почему-то положил на него глаз, выбрав объектом особой жестокости. Этот тип обожал прогонять заключенных сквозь строй. Они становились в две шеренги на расстоянии четырех футов друг от друга. Тот, кто подвергался наказанию, пробегал между рядами, пока остальные с обеих сторон изо всех сил наносили ему удары толстыми палками. Если человек падал, его поднимали и заставляли бежать сквозь строй с самого начала. Когда кого-то из бьющих замечали в том, что его удар не слишком силен, через строй пропускали и его. Таким образом, в душе Мэнсона были посеяны семена ненависти, он научился никогда никому не доверять, тем более самым близким. Травмы головы, которые наносились ему почти ежедневно, имели последствия – сначала это были частые лицевые тики, а затем повреждение височной доли и эпилептический тип поведения, характерный для эпизодически жестоких индивидуумов. Подлинную степень насилия, которому подвергались воспитанники Индианской школы, и его ожесточающего влияния на личность Чарльз Мэнсон осознал лишь несколько лег спустя, размышляя о проведенных там годах. Он вспоминает, что в четырнадцать лет, в том возрасте, когда обычные дети посещают в школу и живут в семьях, ему приходилось соскребать экскременты с тюремных стен. В годы, когда большинство его сверстников бегает на свидания и учится добиваться первых жизненных успехов, он подвергался поркам, постоянно находясь в лапах садистов-охранников, заставлявших садиться на израненные, еще кровоточащие ягодицы. По прошествии почти сорока лет его спина все еще оставалась в глубоких коричневых рубцах, словно сохраняя на себе отпечаток санкционированных государством воспитательных мер для малолетних правонарушителей. Жестокость подобного «воспитания» породила одного из наиболее чудовищных серийных убийц нашего времени.