Джоэл Норрис - Говорят серийные убийцы. Пять историй маньяков

Обосновавшись в Лос-Анджелесе, Бьянки как Стив вместе с родным дядей, Анжело Буоно, сформировали пару убийц. Они прочесывали улицы в поисках женщин, насиловали, душили и выбрасывали тела на склонах холмов в окрестностях города. Стив комфортно чувствовал себя в роли партнера Буоно, наслаждаясь воспоминаниями о десятках совершенных им убийств. Однако когда Кеннет вместе с Келли переехал в Вашингтон, Стив исчез, а скорее, затаился, по-прежнему находясь рядом и горя ненавистью к Кеннету за его зависимость от женщин. Он лишь выжидал удобного случая для нового удара. Наконец, ощущение безысходности и ярость стали нестерпимыми, и вот опять Стив вышел на поверхность: убил двух молоденьких девушек и намеренно оставил достаточно улик для инкриминирования преступления Кеннету Бьянки.

Бьянки был обследован психиатром лишь в ходе судебной процедуры. Когда потребовалось заключение о возможности его участия в процедуре суда, под гипнозом Стив «вышел наружу» и стал рассказывать чудовищные истории о матери Кеннета, дяде Анжело и женщинах, погребенных в предместьях Лос-Анджелеса. Эти истории показались жюри присяжных чересчур заумными, и оно просто признало Кеннета Бьянки и его дядю виновными в убийствах. Стив снова ушел на дно, а Бьянки отбывает пожизненное заключение, и лишь совет из пяти психиатров сохраняет уверенность, что появление Стива ознаменовало формирование множественной криминальной личности.

Независимо от того, рассматривать ли Люкаса, Банди, Каллингера, Бьянки и прочих серийных убийц как типы множественной личности, все они сообщают о чувствах, которыми были не в силах управлять, о голосах, подталкивавших на совершение преступных деяний, об ощущениях неведомой силы где-то в самой глубине души. Им казалось, что эти силы захватили власть над их телом, делая его своим заложником. Некоторые убийцы рассказывают, как в детстве слышали чужие голоса и испытывали сексуальные желания, совсем не такие, о которых рассказывали другие дети. Позднее голоса и желания оформились в ритуалы. Данные индивидуумы совершали нападения на людей, насиловали женщин, достигали оргазма только тогда, когда жертва лежала перед ними в совершенно беспомощном состоянии. Они совершали убийства, уродовали и расчленяли тела, чтобы скрыть следы злодеяния и избежать ареста. Чем более жестоким было преступление, тем острее они сами ощущали эту жестокость, пока не наступал момент, когда самого преступления становилось уже недостаточно, для того чтобы полностью стереть отвращение, омерзение к самому себе. Этим людям совершенно неведомо раскаяние, они неспособны испытывать сочувствие и любовь, свойственные нормальным людям. Убийцы живут изгоями в своих мрачных вселенных, пока часть их личности не сдается. И тогда они пытаются покончить с собой или оставляют на месте преступления красноречивые улики, которые помогают полиции изобличить и арестовать виновных.

Откуда берут начало эти голоса и чувства? Может быть, ответственность за их возникновение лежит на перенесенных черепно-мозговых травмах в результате катастроф или родовых дефектов, приводящих к неврологическим нарушениям? А может, существует некая критическая масса органических, психологических и социальных факторов, погружающая каждого серийного убийцу в его мрачный мир? Сознает ли ребенок, который впоследствии становится убийцей, что он уже в чем-то существенно отличается от всех остальных людей, или это открытие приходит к нему лишь в пубертатный период, а то и после каждого совершаемого им убийства? Где та грань, за пределами которой пораженная психика теряет способность управлять собой и выпускает на свободу первобытную силу тотального разрушения?

В поисках ответа на эти вопросы психиатры Дороти Льюис и Джонатан Пинкус обследовали пятнадцать заключенных отделения для смертников в штате Флорида и обнаружили у всех преступников примечательное сходство неврологических нарушений. Один из заключенных, Бобби Джо Лонг, даже сделал свой комментарий. Он сказал: «Среди моих собратьев некоторые ушли так далеко, что их как будто нет на месте, когда ты стоишь напротив и с ними разговариваешь». Лонг полагает, что часть его мозга, пораженная в дорожной катастрофе, «уже вся высохла и умерла… Но здесь есть и просто сумасшедшие, которые даже не понимают, что происходит вокруг».

Чтобы разобраться, как больной с неврологическими нарушениями может продолжать функционировать, или как Банди удавалось вести внешне нормальную жизнь, жить с женщиной и ее маленькой дочкой и при этом совершать серию преступлений – насиловать и убивать других молодых женщин, – требуется уяснить комплекс симптомов, по-видимому, присущих серийным убийцам. А чтобы понять, как эти нарушения влияют на их поведение, нам следует обратиться к тому, что мы называем сознанием или восприимчивостью, и рассмотреть его как продукт биологического механизма.

В деятельности головного мозга нет никакой мистики или магии, хотя он и находится в центре чуда, именуемого жизнью. То, что мы называем сознанием, – на самом деле высокоскоростная передача с наложением миллионов сигналов в рамках электрохимических процессов. Сигналы связывают ощущения, области распознавания, банки памяти и нервы, контролирующие движения мышц. Мозг – это и параллельный процессор, выполняющий много функций единовременно, используя для этого одни и те же пути, и субординирующий процессор, который располагает задачи с учетом их приоритетности и формирует последовательность выполнения операций, необходимых для жизнедеятельности. Основываясь на психическом состоянии индивидуума, а также на информации об окружающем мире, в зависимости от важности сообщений, хранимых в различных ячейках памяти, и от эмоционального уровня человека, мозг присваивает каждой операции, которую он должен отработать, свой фактор значимости и соответствующим образом организует эти операции. У неконфликтной личности процесс расположения по важности имеет устоявшийся характер, напоминая составление списка дел на день, где галочкой отмечаются выполненные пункты, только масштабы подобной операции в организме шире и сложнее. У конфликтной личности, а таковыми являются около девяноста девяти процентов людей, мозг идет на множество компромиссов. Выпить ли нам еще чашечку кофе или сразу сделать этот важный телефонный звонок? Постараться ли увильнуть от работы или приступить к ней немедленно? Шагнуть навстречу опасности или попытаться убежать? Мозг принимает подобные решения каждую секунду, реагируя на миллионы сигналов, поступающих из внешнего мира и из собственных банков памяти.

Однако машинная модель человеческого мозга все-таки излишне упрощает сложность органа и неврологической системы, которой он управляет. Поскольку эта система приводится в действие посредством электрохимических, а не просто электрических импульсов, различные типы процессов могут происходить в одно и то же время, изменяя интерпретацию сигналов нашим разумом. Например, если человек устал и проголодается, его организм перегружен, а ум пребывает в напряжении, поскольку занят проблемами сегодняшнего дня и отягчен страхом не только о завтрашнем дне, но и о семейных делах, финансовом положении. Такой человек среагирует на определенные стимулы иначе, нежели тот, кто не испытывает стресса, сыт, чувствует себя отдохнувшим и просто больше уверен в себе. То есть тот, кто с утра не позавтракал, склонен срывать зло на окружающих и вообще проявлять крайнюю раздражительность, тогда как человек, хорошо подкрепившийся, настроен гораздо благодушнее. Возможно, первый из них и не испытывает голода, но его мозг чувствует потребность в подкормке. Мозг желает, чтобы его накормили, и потому получаемые им химические сигналы угнетают способность адекватно реагировать на негативные раздражители. Иногда мы не сознаем этого, как случается с человеком, который, перебрав алкоголя, утратил способность к логическому поведению, а рефлексы стали его подводить. Это сходные феномены. Сексуальное возбуждение, страх, гнев и боль вызывают аналогичные химические сигналы посредством гормональной системы; она не принимает доминирующей логики, в большинстве случаев направленной мозгом на внутренние эмоции. А у серийных убийц, с их чудовищно нарушенным химическим уровнем, едва ли существуют условия для нормальной мозговой деятельности.