Роже Дадун - Фрейд

Анимистическая мысль особенно активно развивает разнообразные варианты темы смерти с ее образами приведений, оживших мертвецов, погребенных заживо и т. п. "То, что большинству людей представляется высшим проявлением странно тревожащего, - пишет Фрейд, - связано со смертью, трупами, появлением мертвых, призраков и привидений". Так Фрейд, не помышляя об этом, наметил одно из кинематографических направлений (правда, оставшееся долгое время "непризнанным"), благодаря которому по экрану прошли страшные вереницы вампиров, зомби, оживших мертвецов, мумий и Франкенштейнов.

Этим, по существу, исчерпывается тема "Unheimliche": "Нам больше нечего добавить, - пишет Фрейд, - поскольку, описав анимизм, магию, волшебство, могущество мыслей, отношение к смерти, непроизвольные повторения и комплекс кастрации, мы почти исчерпали перечень факторов, превращающих в тревожащую странность то, что было просто страшным". Однако, достигнув крайней точки "Unheimliche" с его страхами, мы сталкиваемся с обращением, приводящим нас через поразительное слияние противоположностей к сокровенным глубинам "близкого", основам "Unheimliche". За фигурой кастрирующего отца - главного действующего лица "Unheimlicfie" вырисовываем я образ древней матери, стоящей у истоков развитие либидо, благодаря которой психика обретает возможность с отвагой и уверенностью порождать и осваивать самые страшные фантасмагории, вступать в полную риска игру с ужасающими фантастическими фигурами. Этот же самый образ древней матери, несомненно, мог бы, и у него есть для этого весомые средства, породить новое направление развития страшной близости, но Фрейд не стремится к этому, и нам представляется более подходящим закончить, дабы избежать "дурного глаза" "Unheimliche", на приятной перспективе, рисуемой Фрейдом: "Многие люди считают, что наиболее явно тревожащая странность проявляется в мысли быть погребенным заживо в состоянии летаргического сна. Однако психоанализ говорит нам: эта страшная фантазия всего лишь трансформация другой, в основе которой нет ничего страшного, но которая, напротив, окрашена сладострастием и представляет собой фантазию о жизни в теле матери".

В чарующей и таинственной полуулыбке, озаряющей лица женщин, описанных кистью Леонардо да Винчи, Фрейд выявляет сильную, чистую и все же несколько тревожную нежность далекой матери, оставившей в душе художника неизгладимый след. Как напоминает Фрейд в очерке "Детское воспоминание Леонардо да Винчи", опубликованном в 1910 году, Леонардо был обычным ребенком, первые годы жизни проведшим в тесном союзе со своей матерью Катериной, "несомненно, крестьянкой", у которой он был единственным. Отец, в тот год, когда родился ребенок, женившийся на Донне Альбиере, оказавшейся бесплодной, взял к себе Леонардо в возрасте четырех-пяти лет. В доме отца ребенок познал новую и сильную "материнскую" страсть: Донна Альбиера лелеяла его, как собственного сына, а бабушка со стороны отца, Мона Лючия, также выражала ему - "мы можем это предположить" - свою глубокую нежность. Эта множественность "матерей" нашла свое особое отражение в картине "Мадонна, ребенок Иисус, святая Анна", проанализированной Фрейдом.

"Святая Анна, мать Марии и бабушка Ребенка, которая должна была бы быть уже женщиной в возрасте, ...представлена, однако, в виде молодой женщины, и ее красота еще нисколько не поблекла. Леонардо действительно дал Ребенку двух матерей: одна протягивает ему руки, другая остается на втором плане, и обеих он наделил счастливой улыбкой, полной материнского счастья. ...Фигура матери, отстоящей дальше от ребенка, его бабушки, отвечает по своему существу и расположению на картине относительно ребенка, его настоящей, первой матери - Катерине. Художник за счастливой улыбкой Святой Анны скрывает боль и желание, которые чувствовала несчастная, когда ей пришлось отдать ребенка своей счастливой сопернице, оказавшейся возле отца".

Покинутая отцом и оставшаяся одна с ребенком, мать Леонардо перенесла на него всю свою страсть и силу любви. Фрейд подчеркивает это: "Любовь матери к младенцу, которого она вскармливает и за которым ухаживает" представляет собой нечто значительно более глубокое по сравнению с более поздней страстью к ребенку, начавшему расти. Эта любовная связь дает полное удовлетворение, которое утоляет не только все психические желания, но и физические потребности". Глубокое и ценное замечание Фрейда, касающееся матери Леонардо, не отражает достаточно серьезных последствий: это отношение было не только "полным", но даже переливающимся через край, оно поглощало ребенка, что Фрейд выражает, говоря словами Леонардо: "Мать впечатывала мне в губы многочисленные страстные поцелуи".

Интенсивность эротических взаимоотношений - кормление, забота, ненасытные ласки - между матерью и ребенком, возбуждение ротовой области, символические соприкосновения пениса с грудью заложили основу будущему возникновению "образа грифа", о котором Фрейд, повторяя воспоминание Леонардо, пишет следующее: "Вероятно, судьба связала меня с образом грифа, поскольку одним из первых моих детских воспоминаний было, что я лежу в колыбели, ко мне спускается гриф, открывает своим хвостом мне рот и несколько раз ударяет меня этим хвостом по губам".

Отдавая дань наиболее обычной символике, Фрейд видит в "хвосте" грифа воплощение пениса, а в ударах "по губам" - акт его сосания. Предвидя реакции "возмущения", которые неминуемо вызовет приписывание гениальному художнику подобного извращения, Фрейд чувствует потребность в самозащите и ссылается на наличие извращенной практики такого типа у многих женщин, особенно влюбленных. Он пишет: "Желание взять в рот мужской половой член и сосать его, относимое буржуазным обществом к отвратительным половым извращениям, встречается, однако, у современных женщин достаточно часто ... Этот акт, по-видимому, теряет для влюбленной женщины свой шокирующий характер... В своем воображении женщины легко создают подобные фантазии под воздействием желания".

Помимо особого значения данной практики, следует отметить универсальную роль сосания, отнести его, как советует Фрейд, "к самым невинным истокам", то есть к первичному, исходному акту сосания, взятия в рот материнского соска. Пути, приводящие некоторых субъектов от материнского соска к фиксации на пенисе и его сосании, остаются в целом неясными. По-видимому, на Леонардо, как и во многих других случаях, решающее влияние оказало чрезмерно страстное поведение матери: "Как и другие неудовлетворенные матери, - пишет Фрейд, - она поставила маленького ребенка на место возлюбленного и через слишком раннее возбуждение его эротизма частично лишила его мужественности".