Рита Картер - Как работает мозг

Другие люди лишаются способности распознавать лишь определенные категории вещей. Например, некоторые не могут назвать ни одного объекта, имеющего собственное имя. Человек может прекрасно помнить, что такое королева и что такое храм, но если показать ему картинку и спросить: “Это королева Елизавета I или Парфенон?” — он не будет знать, что ответить 12. Нераспознаваемой категорией объектов могут быть лица (такое расстройство называется прозопагнозией) или другие части тела. “Это запястье?” — спрашивал один пациент, глядя на изображение локтя, а затем поправлялся: “Нет. Конечно, нет. Это чей-то зад”.

Открытие того, что из-за единственного повреждения мозга у человека могут полностью стереться знания, например, обо всех рукотворных объектах или обо всех животных, заставляет предположить, что эти категории каким-то образом изначально встроены в человеческий мозг, что в памяти каждого из нас имеется выбор заранее подписанных полочек: “имена собственные”, “съестное”, “абстрактные понятия”, и так далее.

Это кажется настолько невероятным, что исследователи потратили немало времени и усилий на поиски альтернативного объяснения нарушений распознавания отдельных категорий объектов. Предметом особенно жарких споров стало разделение на “живое” и “неживое”. Известно уже немало пациентов, подобных описанной в начале женщине, то есть способных распознавать неживые объекты, но неспособных распознавать живые. Обычно эти пациенты также не в состоянии распознавать еду, даже если еда, которую им показывают — например, брикет мороженого, — больше похожа на (неживой) кирпич, чем на леопарда. Как ни странно, обычно такие пациенты также исключительно плохо справляются с распознаванием музыкальных инструментов 13. Однако другие рукотворные объекты они легко называют, как и части человеческого тела.

Судя по этим пациентам, наш мозг по какой-то причине помещает животных и музыкальные инструменты на одну полочку, а рукотворные объекты и части человеческого тела — на другую. На первый взгляд это кажется странным. Почему животных и музыкальные инструменты? Почему рукотворные объекты и части тела? Что наш мозг делает с представлениями об этих столь непохожих вещах, зачем объединяет их друг с другом?

Ответа на этот вопрос пока нет, но есть много догадок. Некоторые ученые высказывали предположение, что представления о разных объектах объединяются у нас в мозге не по принципу живое — неживое, а в зависимости от того, хорошо они нам знакомы или нет. Но если бы это было так, то, например, трубкозубы не попадали бы в ту же категорию, что и кошки, а имеющиеся у нас данные свидетельствуют скорее об обратном. Другие объясняли наблюдаемую схему объединения разницей между большим и маленьким, однообразным или разнообразным, опасным или безопасным, и так далее.

Бессознательные конвейеры конструируют из видимых нами деталей распознаваемые образы. Отдельный проводящий путь отвечает за определение положения наблюдаемого объекта в пространстве.

Объяснение, которое пользуется сейчас особенным успехом, связано с идеей, что мозг сортирует и хранит представления об объектах в соответствии с нашими отношениями с этими объектами, а не в соответствии с тем, как они выглядят и что делают. Наши отношения с объектами (даже совсем простыми) всегда многогранны. Например, пищу мы не только едим, но также рассматриваем, обоняем, берем в руки и покупаем. Животное можно видеть, трогать, любить, можно его бояться, можно его преследовать, а можно и есть. Музыкальный инструмент можно слышать, держать в руках и видеть, а можно играть на нем. Некоторые инструменты можно даже брать в рот.

Каждая грань этих воспоминаний об объектах может храниться в соответствующей отдельной области мозга. Назовем любой подобный аспект единицей распознавания (ЕР). Для флейты у нас, по-видимому, имеется ЕР формы в зрительной коре, ЕР названия в височной доле, ЕР звуков в слуховой коре и ЕР осязательных ощущений (чего-то гладкого, цилиндрического, требующего непростых манипуляций) в соматосенсорной и премоторной коре.

Разные области мозга набиты такими ЕР, связанными с разными объектами и объединяемыми не общим сходством объектов друг с другом, а их сходством именно в том аспекте, за который отвечает данный отдел мозга. Так, осязательная ЕР флейты может угнездиться рядом с осязательной ЕР сигареты, в то время как звуковая ЕР флейты будет располагаться рядом с ЕР чайника со свистком. Когда мы думаем о флейте, все ЕР флейты соединяются друг с другом, образуя совокупное представление, но наиболее знакомая нам грань, скорее всего, окажется и наиболее доступной нашему сознанию. Что это будет за грань, зависит от конкретного человека. У флейтиста особенно отчетливые воспоминания о флейте могут быть записаны в премоторной (манипуляции) и соматосенсорной коре (ощущения губ). У меломана, часто посещающего концерты, будут особенно яркие слуховые воспоминания. А у человека, никогда не слушающего музыку, воспоминания о флейте будут в основном зрительные и словесные.

Итак, возможно, что странные категории, выявляемые в ходе исследований пациентов, страдающих агнозией, представляют собой, по сути, результат случайных сближений на просторах коры больших полушарий. Один человек может успешно распознавать животных, пищу и музыкальные инструменты, но не распознавать части тела и орудия труда, потому что у данного человека для первых трех категорий имеются особенно сильные ЕР в неповрежденных частях мозга, а для последних двух таких ЕР не имеется. Объединения, порождаемые этой системой, должны быть похожи у разных людей, но отнюдь не одинаковы у всех. Например, у одного человека животные могут особенно сильно ассоциироваться с пищей, потому что у данного человека при виде изображения коровы активируется прежде всего вкусовая ЕР (мысль о бифштексе). У вегетарианца могут быть совсем другие ассоциации, а у индуса, считающего коров священными животными, еще какие-нибудь. Эксперименты с использованием методов нейровизуализации, требуемые для проверки этой концепции, еще предстоит провести.

В жизни большинства из нас лица играют особую роль. Настолько важную роль, что, судя по всему, для их узнавания у нас в мозге имеется специальная система. У таких людей, как Билл, эта система нарушена, в результате чего они страдают от неспособности распознавать лица — прозопагнозии. У такого пациента может быть прекрасное зрение, но лицо другого человека будет производить на него не большее впечатление, чем, скажем, коленная чашечка. Точно так же, как коленные чашечки разных людей для большинства из нас похожи (разве что сильнее выступают у одних, чем у других), для Билла похожи все лица, даже хорошо знакомые. Билл вспоминает: “Однажды около полудня я встретил на улице свою мать, но не узнал ее. Мы шли навстречу друг другу и разминулись в полуметре, причем народу на тротуаре было не так уж много — это был торговый район неподалеку от нашего дома. Я знаю об этом только потому, что она сама рассказала мне вечером того же дня. Ее это совсем не обрадовало”.