Рита Картер - Как работает мозг

Процесс фальсификации воспоминаний выходит на новый виток всякий раз, когда мы вспоминаем отложившееся в памяти. Прокручивая в голове события, мы прибавим что-нибудь или упустим, здесь исказим факт, там перепишем цитату, а подзабытое домыслим. Иногда мы сознательно приукрашаем воспоминания фантазиями, например, можем дополнить сцену язвительным замечанием, которое на самом деле пришло в голову чертовски поздно. Затем новая, в очередной раз отредактированная версия воспоминания убирается на хранение. Когда она в следующий раз выйдет в эфир, может оказаться, что вымышленное замечание по-прежнему упоминается, но на этот раз нам самим уже трудно отличить его от того, что мы на самом деле помним. Так, в ходе постепенных мутаций, меняются воспоминания.

Учитывая все это, достаточно совсем небольших манипуляций, чтобы создать у человека полностью ложные воспоминания. Психологи Элизабет Лофтус и Жаклин Пикрелл из Университета им. Вашингтона продемонстрировали, что ложные воспоминания можно внедрить в память, просто “напоминая” человеку о том, чего с ним никогда не было. Они дали каждому из двадцати четырех испытуемых краткие описания четырех случаев, якобы произошедших с ними в раннем детстве (и переданных экспериментаторам кем-то из родственников). Три из четырех действительно были переданы родственниками, но четвертый (история о том, как ребенок потерялся в торговом центре, расплакался и ему помог незнакомец) был вымышленным. Когда через некоторое время после ознакомления с этими историями испытуемым напомнили о них, каждый четвертый участник эксперимента был твердо уверен, что вымышленный случай действительно имел место 5.

Даже наши воспоминания о громких, хорошо задокументированных событиях могут быть на удивление ненадежными. В июле 2005 года в Лондоне почти одновременно произошел ряд терактов, в ходе одного из которых террористы взорвали автобус. Впоследствии в прессе появились фотографии с места происшествия и подробные рассказы о теракте, записанные со слов очевидцев, но видеозаписей самого теракта сделано не было.

Однако когда группу людей опросили (причем вскоре после события), видели ли они видеозапись взрыва, сделанную камерой видеонаблюдения, 84 % сообщили, что видели 6. Психологи, проводившие это исследование, задавали участникам эксперимента и другие вопросы, например: “Когда произошел взрыв, автобус ехал или стоял?” — и получали такие ответы: “Автобус только что остановился, из него вышли двое, а в него вошли трое, две женщины и один мужчина. Мужчина поставил сумку рядом, женщина села, и двери закрылись. Как только автобус тронулся, произошел взрыв и поднялся крик”.

Хотя ложные воспоминания могут казаться человеку подлинными, результаты сканирования мозга указывают на то, что активность мозга, задействованная в припоминании реальных событий, отличается от активности, связанной с ложными воспоминаниями. Дэниэл Шактер из Гарвардского университета исследовал с помощью позитронно-эмиссионной томографии головной мозг двенадцати женщин во время демонстрации им уже виденных и еще не виденных списков слов. В ходе демонстрации каждого списка женщин просили вспомнить, видели ли они его прежде. Уже виденные списки вызывали активацию гиппокампа и речевых зон, а списки, о которых женщины только думали, что уже видели их, вызывали активацию еще и орбитофронтальной коры. Как мы уже знаем, этот участок мозга активируется в тех случаях, когда что-то не в порядке, и мозг отмечает это. Его активация во время обращения к ложному воспоминанию заставляет предположить, что несмотря на то, что человек может этого не осознавать, мозгу на определенном уровне известно, что данное воспоминание не соответствует действительности, в связи с чем он ставит мысленные знаки вопроса. Если дальнейшие исследования покажут, что это относится не только к кратковременной памяти (которую изучал Шактер), но и к долговременной, то подобные методы когда-нибудь могут найти судебное и даже терапевтическое применение. Они помогут выяснить, насколько реально то, что люди помнят 7.

Люди, постоянно рассказывающие выдуманные истории, принимая их за правду (такие выдумки называют конфабуляциями), возможно, бессознательно пытаются заполнить пробелы в воспоминаниях о прошлом. Если у них наблюдается еще какое-либо расстройство, например, слабая форма эпилепсии, связанной с активностью в височной доле, или приобретенное слабоумие, истории могут быть совершенно фантастическими, например, о том, как рассказчика похищали инопланетяне. Но нередко выдумки оказываются совершенно банальными и своей непримечательностью лишний раз подчеркивают, что рассказчик сам в них верит. Иногда эти истории представляют собой смесь правды и вымысла. Например, один пациент рассказывал врачу: “Я раньше работал на конвейере [правда], надевал металлические кольца на ноги мороженым индейкам [правда], на мясокомбинате в городе Хокай [неправда], в юго-западной его части [неправда]” 8.

Конфабуляции чем-то похожи на истории, которые постоянно рассказывают многие из тех, кто страдает синдромом Вильямса. В обоих случаях рассказчик пытается сплести последовательный сюжет, соединить несвязные мысли. В какой-то мере мы все этим занимаемся: мозг постоянно старается отыскать красивые закономерности в поступающих сведениях. Неполные или отрывочные воспоминания (которые у нас неизбежно имеются) плохо вписываются в нашу мысленную картотеку. Чтобы их слегка подправить, мозг может соединять друг с другом бессвязные отрывки, получая мешанину из полуправд, или “правдоподобно” дополнять такие отрывки, как он дополняет зрительные образы, не укладывающиеся в схемы.

Кроме того, нашему мозгу нравится, когда события следуют стандартной повествовательной формуле, то есть имеют начало, середину и подобающий финал. Исследования показывают, что когда люди вспоминают события, не соответствующие этой схеме, они часто подправляют их задним числом, добиваясь, чтобы воспоминания укладывались в нее. В ходе одного исследования группу пациентов, проходивших психотерапевтическое лечение невроза тревоги, попросили вести дневник, в котором они должны были регулярно описывать свое состояние. Из дневников стало видно, что лечение проходило неровно: больным становилось то лучше, то хуже, и после курса лечения многие из них, по их собственным словам, чувствовали себя точно так же, как прежде. Однако когда примерно через год их попросили вновь описать ход пройденного лечения, почти все утверждали, что у них наблюдалось постоянное улучшение, с самого начала и до завершения, и что результаты лечения были по крайней мере удовлетворительными.