Карл Юнг - Дух Меркурий

Дух, понимаемый как установка, имеет, как показывает словоупотребление, очевидную склонность к персонификации: дух Песталоцци в самом конкретном смысле может выступать как его дух, т. е. его имаго, или видение, так же как духи Ваймара могут быть персональными духами Гёте и Шиллера, ибо дух означает все же еще и призрак, т. е. душу умершего. «Свежее дуновение» указывает, с одной стороны, на коренное родство <)Л)р1 с 1(П)хр6(; и 1|Л)^о<;, причем оба означают холодное, а с другой — на первоначальный смысл слова reveuua, которое означает не что иное как «движущийся воздух», так же как animus и anima имеют нечто общее с aveucx; (ветер). Немецкое слово «дух» имеет, пожалуй, больше общего со значением пенящегося, бушующего, из-за чего, с одной стороны, нельзя игнорировать родство с пеной, шипением, gheest [638], а с другой — с эмоциональным aghast [639]. Ведь эмоция со времен седой древности понимается как одержимость, а потому и по сей день о том, на кого напал внезапный гнев, говорят, например, что он одержим бесом или злым духом, либо что бес его попутал, вселился в него [640]. Как духи или души умерших, по древнему воззрению, согласно которому они состоят из тонкой материи, подобны дуновению воздуха или дыму, так же и у алхимиков spiritus означает тонкую, легкую, активную и оживотворящую сущность, которая понималась, например, как спирт, а также всяческие субстанции арканов. Дух на этой ступени — винный спирт, нашатырный спирт, муравьиный спирт.

Эти две дюжины значений и нюансов значений слова «дух», с одной стороны, затрудняют психологу понятийное ограничение своего предмета, а с другой стороны — облегчают его задачу описать этот предмет, поскольку разнообразие аспектов создает наглядную картину феномена. Речь идет о функциональном комплексе, который изначально, на первобытной ступени, воспринимался как невидимое, подобное дуновению присутствие — а presence. Уильям Джеймс в своем сочинении «Varieties of Religious Experience» [641]наглядно изобразил этот прафеномен. Широко известным примером является также ветер Троицына чуда. Первобытному восприятию такая персонификация невидимого присутствия как призрака или демона непосредственно близка Души или духи умершихтаковы же, как и психическая деятельность живых; онй^суть их продолжение. Тем самым~бёзусловнб выявляется воззрение, согласно которому психика есть дух. Поэтому когда в индивидууме совершается нечто психическое, которое ощущает себя принадлежащим ему самому, то это — его собственный дух. А когда в нем происходит нечто психическое, которое выступает для него как нечто чужеродное, то это — иной дух, который, может быть, вызывает одержимость. В первом случае дух соответствует' субъектйвной^установке, в последнем — общему мнению, духу времени или изначальной, еще не человеческой, а антропоидной диспозиции, которую обозначают также как бессознательное.

Соответственно своей изначальной ветровой природе дух всегда выступает как активная, окрыленная и подвижная, а также как оживотворяющая, побуждающая, восхищающая, воспламеняющая, инспирирующая сущность. Дух есть, выражаясь современным языком, динамическое начало, а потому образует классическую противоположность веществу, а именно его статичности, косности и неодушевленности. Это в конечном счете противоположность между жизнью и смертью. Позднейшее развитие этой противоположности ведет к особенно примечательному противопоставлению духа и природы. Из-за того, что дух есть начало эссенциально оживотворенное и оживотворяющее, природу не следует все же воспринимать как нечто лишенное духа или мертвое. Фактически речь идет, таким образом, о(хоистиааской) гипотезе духа. жизнь которого столь далеко превосходит жизнь природы^что последняя относится к нему как смерть.

Это специфическое развитие понимания духа покоится на признании того, что невидимое присутствие духа есть психический феномен, т. е. собственный дух, и что он состоит не только из жизненных порывов, но и из содержательных образований. Среди первых особенно выделяются те отображения и праобразы, которые заполняют внутреннее поле зрения, а среди последних — мышление и разум, которые упорядочивают этот мир образов. Так над изначальным, природным жизненным духом располагается сверхдух; мало того, он противопоставляет себя жизненному духу как чему-то чисто природному. Этот сверхдух стал сверхприродным и сверхмировым, космическим принципом порядка, и как таковому ему было дано наименование «Бог»; по меньшей мере он стал атрибутом Единой Субстанции (как у Спинозы) или ипостасью Божества (как в христианстве).

Соответствующее развитие понимания духа в обратном, гилозоистском направлении, т. е. a maiori ad minus [642], имело место при антихристианских симптомах — в материализме. Предпосылкой для такого попятного движения является исключительная убежденность в тождестве духа и психических функций, зависимость которых от мозга и обмена веществ становилась все более явственной. Надо было только дать «Единой Субстанции» другое имя и назвать ее «материей», чтобы произвести на свет такое понятие духа, которое безусловно зависело бы от питания и окружающей среды и высшей формой которого был бы интеллект, или рассудок. Тем самым изначально подобное дуновению присутствие, по всей видимости, целиком оказалось в области человеческой физиологии, и потому какой-нибудь Клагес дерзнул выдвинуть обвинение против «духа как супостата души». В последнем понятии как раз элиминирована изначальная спонтанность духа, который в результате был низведен до уровня рабского атрибута вещества. Но ведь где-то должно же было сохраниться присущее духу качество быть этаким deus ex machina, и если не у него самого, то хотя бы у его изначального синонима, души — этого пестро-переливающегося [643], бабочкообразного, подобного дуновению существа (anima, '^\>jt[).

Хотя материалистическая концепция духа распространилась не повсеместно, но и вне религиозной сферы, в пространстве феноменов сознания, это понятие все же сохранилось. Дух в качестве «субъективного духа» стал обозначением эндопсихического феномена вообще, в то время как «объективный дух» приобрел смысл не то чтобы универсального духа или божества, а совокупности интеллектуальных или культурных благ, из которых складываются наши человеческие институции и содержание наших библиотек. Дух в огромной степени утратил свою исконную сущность, свою автономию и спонтанность, за единственным исключением религиозной сферы, где, по крайней мере в принципе, сохранился его изначальный характер.

В этом резюме описана сущность, которая предстает как непосредственно психический феномен, в противоположность иным психизмам, существование которых для наивного воззрения каузально основано на физических воздействиях. Отношение этой сущности к физическим условиям отнюдь не очевидно, и по этой причине духовному феномену приписывается имматериальность, причем в еще большей мере, чем это имеет место в случае душевного — в более узком смысле — явления. Последнему примысливается не только известная зависимость от природы, но даже известная вещественность, что и демонстрирует идея^$цЫ1е body [644]и представление китайцев о душах гуй. В случае внутренней связи между некоторыми еще психическими процессами и параллельными физическими явлениями, видимо, невозможно мыслить тотальную невещественность душевного. В противовес этому consensus omnium [645]настаивает на имматериальности духа; при этом, правда, не все признают за ним даже субстанциальность. Нелегко, однако, догадаться, почему та самая гипотетическая материя, которая сегодня понимается уже совсем иначе, чем еще тридцать лет назад, одна должна быть реальной, а дух — нет. Хотя понятие имматериальности само по себе ни в коем случае не исключает понятия реальности, дилетантское воззрение постоянно связывает между собой действительность и вещественность. Дух и материя суть, видимо, формы бытия, которые сами по себе трансцендентальны. Так, например, тантристы с одинаковым на то правом говорят о том, что вещество — не что иное как определенность мыслей Бога. Единственная непосредствённсГданная реальность есть психическая реальность содержаний сознания, которой приписывается то духовное, то материальное происхождение.