Сюзанна О'Салливан - Всё в твоей голове

Камилла перестала принимать лекарства. Приступы не становились реже, но я по-прежнему не думала, что у нее эпилепсия. Накануне выписки мы с ней и ее мужем встретились последний раз.

– Может, хотите что-то спросить? – поинтересовалась я.

– То же, что и обычно, – засмеялась Камилла. – Почему это происходит со мной?

– Я не знаю. Чтобы выяснить, нужно время.

– Судороги могут начаться в любое время и в любом месте. Когда я смотрю телевизор или читаю… Нет никакой закономерности.

– Иногда есть смысл вспомнить, что предшествовало первому приступу. Его могло что-то спровоцировать, а все остальные развивались уже спонтанно. Ваш первый припадок был в Камбрии? Расскажите, что там случилось. Как можно подробнее, во всех деталях.

– Я выиграла дело. Все прошло как обычно…

Муж Камиллы взял ее за руку. Он хмурился и глядел на жену с каким-то странным смущением.

– Милая?.. – начал он. – Ты же знаешь, что это был не первый приступ?

– Разве? – удивилась Камилла.

Отношения Хью и Камиллы были очень романтичными. Он влюбился с первого же взгляда и буквально взял ее измором. Они учились на одном курсе, поддерживали дружбу после выпуска. Когда оба нашли работу в Лондоне, опять сблизились. Он хотел сделать предложение сразу, но ради приличия выждал два года. Еще через год они поженились.

И Камилла, и Хью много работали, поэтому с детьми решили не торопиться, хотя оба мечтали о большой семье. Спустя два года планы нарушила неожиданная беременность. Камилла взяла декретный отпуск, затем неохотно вернулась к работе. Ей больше нравилось проводить время с сыном.

Однажды в субботу, когда Генри было полтора года, Камилла решила встретиться в парке со старой подругой. Парк располагался в пятнадцати минутах ходьбы. Сидя в коляске, Генри что-то лопотал всю дорогу.

По пути Камилла столкнулась с еще одной знакомой. Остановилась поздороваться, завязался обычный разговор о детях. Сквозь решетку в парк Камилла видела свою подругу, которая уже катала ребенка на качелях. Генри, должно быть, тоже их заметил, потому что заплакал и попытался выбраться из коляски. Камилла велела ему не капризничать, иначе никакой прогулки не будет. Она развернула коляску в другую сторону. Генри завопил еще громче.

– Лучше я пойду, – сказала Камилла знакомой и наклонилась, чтобы попрощаться с ее дочкой, которая тоже собиралась закатить истерику.

Камилла не заметила, что, разворачивая коляску, она отпустила тормоз. Генри по-прежнему брыкался, коляска раскачивалась из стороны в сторону и вдруг покатилась по наклонному тротуару. Камилла успела бы ее поймать – но именно в этот момент она отвернулась. Коляска доехала до дороги и, зацепившись за высокий тротуар, опрокинулась прямо на проезжую часть. Подруга закричала и бросилась вперед. Камилла недоуменно обернулась – чтобы увидеть, как из-за поворота вылетает автомобиль и с визгом тормозит. Коляска с Генри исчезает под его колесами.

– Мне казалось, я сплю… Говорят, в момент опасности время течет медленнее, но это не так. Все случилось за одну секунду. Вот коляска есть – и вот ее уже… нет.

Машина остановилась через пару метров. Камилла упала перед ней на асфальт, пытаясь добраться до сына. Коляска застряла в ходовой части, сложившись так, что Генри не было видно.

– Все вокруг кричали: я, моя подруга, водитель… И я не сразу поняла, что мой сын не плачет.

Генри вытащили из-под автомобиля через двадцать минут. К этому времени примчался Хью, и они оба видели, с каким лицом спасатель передает безжизненное тело их ребенка врачам. В машину «скорой помощи» их не пустили, они поехали следом вместе с полицейскими. Камилла стояла у дверей операционной и смотрела, как медики пытаются реанимировать ее сына, однако медсестра заметила и выставила их с Хью в зал ожидания.

Полчаса спустя врач сказал, что ничего не смог сделать. Мальчик, скорее всего, умер на месте… Той ночью у Камиллы случился первый припадок.

Когда я расспрашивала Камиллу о детях, о Генри она не сказала ни слова. Она никому о нем не говорила: ни медсестрам, ни врачам, поэтому я просто не знала, где искать.

Камилла ни на секунду не забывала сына. Она жила дальше, родила двоих детей – но Генри навсегда остался в ее памяти. Его фотографии висели в каждой комнате, и Камилла ответила бы на прямой вопрос о мальчике. Она рассказала бы, как рада, что у нее был такой чудесный сын и что ей посчастливилось родить еще двух здоровых девочек, в то время как многим людям такой радости не дано… Она не забыла Генри, но с его смертью смирилась. Вот что она сказала бы. Однако ее не спрашивали, а она не считала нужным поднимать эту тему.

Так было, пока однажды она не стояла в зале суда и образ Генри не возник вдруг перед глазами. В тот день она выиграла дело, отстояла право матери и ребенка на безопасную жизнь. Камилла была счастлива – пока не подумала о сыне.

– Я спасла этого ребенка, а своего спасти не смогла…

Пять минут спустя у нее случился второй припадок.

Камилла отправила воспоминания о пережитом в дальнюю часть сознания. Она знала, что потеряла сына, но забыла, как ей было плохо. Она заперла свою боль, и приступы оберегали ее память. Когда же тайна оказалась раскрыта, припадки прошли сами собой.

Не могу представить человека, которому Мария не понравилась бы с первого же взгляда. Хотя ей было пятьдесят, в душе она оставалась пятилетним ребенком. В больницу при мне она попадала трижды и всякий раз брала с собой Джорджа – плюшевого медведя, практически ее ровесника. Она не могла бросить его дома одного. А еще Мария всегда носила с собой фотографию, на которой она с сияющей улыбкой стояла рядом с любимым футболистом. Мария тогда работала волонтером. Приветствуя посетителей у входа в музей, она и повстречала Дэвида – пожала ему руку, а он любезно задержался, чтобы попозировать для снимка. Эту историю Мария пересказывала при каждой нашей встрече: лучший момент ее жизни.

– Что, даже лучше, чем когда «Манчестер» выиграл в Лиге? – смеялась я.

– Тогда тоже было здорово, но с Дэвидом не сравнить.

– Вам, наверное, все девчонки завидуют, когда видят это фото, – подыгрывала я.

Мария хохотала в ответ.

До эпилептических припадков Мария росла совершенно здоровым ребенком. Первый приступ случился в пять лет. За ним последовали новые. Они продолжались до четырнадцати, не позволяя мозгу развиваться. В результате Мария так и застряла в дошкольном возрасте.

Родители очень любили Марию, но чувство гордости не позволило им воспользоваться всеми положенными льготами для девочки. Практически всю жизнь она провела наедине с матерью, не имея возможности общаться с ровесниками и не видя ничего, кроме дома и больницы. В результате она не получила образования и даже бытовых навыков. Всему, что она знала, Мария научилась у матери. Когда та готовила, Мария стояла рядом и перемешивала содержимое кастрюль. Во время уборки шла следом, подавая чистящие средства и салфетки. Если случались гости, Мария надевала фартук и с удовольствием изображала официантку. Друзей у нее не было. Любовь к футболу пробудил отец, по выходным он изредка брал ее на стадион.