Дэвид Брукс - Путь к характеру

Некоторое время эти две традиции сосуществовали в обществе, творчестве и дискуссиях. Однако в артистических кругах преобладал реализм. Расти в Америке начала XX века означало с ранних лет усвоить лексикон и категории нравственного реализма, приспособленные к конкретной светской или религиозной манере разговора. В словаре Фрэнсис Перкинс главным словом было «призвание», а главной потребностью — подавление части своей личности, чтобы служить орудием великого дела. Для Дуайта Эйзенхауэра такими словами были «владение собой». Дороти Дэй с юности усвоила лексикон простоты, бедности и сдачи на милость. Джордж Маршалл научился институциональному мышлению и потребности отдавать себя служению организациям, которые существуют дольше отдельно взятой жизни. Аса Филип Рэндольф и Байярд Растин усвоили смирение и логику самодисциплины, невозможность полностью доверять себе, даже если ведешь благородный крестовый поход. Эти люди не подозревали о том, что воплощают идеалы реалистической традиции. Их образ мышления был в воздухе, которым они дышали, и в том, как их воспитали.

Но затем нравственный реализм рухнул. Его лексикон и образ мышления оказались забыты или выброшены на обочину. Равновесие реализма и романтизма нарушилось. Нравственный лексикон, а вместе с ним и методика воспитания души были утрачены. И этот сдвиг произошел не в шестидесятые или семидесятые, хотя это и было время расцвета романтизма. Он случился раньше, в конце сороковых — начале пятидесятых. Реализм бросило как раз «великое поколение».

К осени 1945 года мир прошел через 16 лет лишений — сначала Великая депрессия, потом война. Люди хотели расслабиться, отдохнуть, пожить в свое удовольствие. Потребительская культура и реклама оказались на подъеме: люди бросились в магазины покупать вещи, которые делали их жизнь легче и веселее. В послевоенные годы больше всего хотелось вырваться из оков самоограничений и не задумываться о мрачных темах вроде греха и безнравственности. Люди готовы были оставить в прошлом ужасы холокоста и мировой войны.

В первые послевоенные годы они готовы были читать любые книги, в которых предлагался более оптимистичный и позитивный взгляд на жизнь и ее возможности. В 1946 году вышла книга раввина Джошуа Либмана Peace of Mind («Покой ума»). Она призывала запечатлеть в сердце новую нравственность, основанную на том, чтобы расстаться с идеей, что надо подавлять в себе что бы то ни было. Вместо этого предлагались новые «заповеди»: «возлюби себя… не убоись своих скрытых порывов… чти себя… верь себе». Либман твердо верил в безграничную доброту людей: «Я верю, что человек обладает безграничным потенциалом и что, стоит указать ему верный путь, нет никакого дела, которое не было бы ему под силу, нет такой степени успеха в работе и любви, которая была бы недостижима» {306} 306 Liebman, Joshua L . Peace of Mind: Insights on Human Nature That Can Change Your Life. Simon and Schuster, 1946. P. 56. . Его позиция встретила живой отклик. «Покой ума» целых 58 недель оставался на вершине списка бестселлеров The New York Times.

В том же году появилась знаменитая книга Бенджамина Спока «Ребенок и уход за ним» [68] Спок Б. Ребенок и уход за ним. Минск: Попурри, 2014. . Противоречивая и часто незаслуженно критикуемая, она тем не менее, особенно первые ее издания, отражала радужный взгляд на человеческую природу. Спок, например, писал, что, если ребенок что-то украл, следует подарить ему предмет того же рода, что и укра­денный; это покажет, что вы заботитесь о нем и что он «должен получать желаемое, если это разумно» {307} 307 Spock, Benjamin . The Pocket Book of Baby and Child Care. Duell, Sloan and Pearce, 1946. P. 309. .

В 1949 году вышла книга Гарри Оверстрита The Mature Mind («Зрелый разум»), которая завоевала огромную популярность. В ней он утверждал, что те, кто, подобно святому Августину, подчеркивал грешную природу человека, «лишили наш вид здорового дара самоуважения» {308} 308 Overstreet, Harry A. The Mature Mind. Norton, 1949. P. 261. . Акцент на внутреннюю слабость побуждал людей «не доверять себе и клеветать на себя».

В 1952 году Норман Винсент Пил представил публике прародительницу всех оптимистических книг — «Силу позитивного мышления» [69] Пил Н. Сила позитивного мышления. Минск: Попурри, 2007. , которая призывала читателей выбросить из головы негативные мысли и зажигательными речами настроить себя на успех. Эта книга оставалась на вершине списка Times в течение 98 недель.

Затем появилась гуманистическая психология, которую проповедовал прежде всего Карл Роджерс, один из самых влиятельных психологов XX века. Гуманистические психологи отошли от мрачной фрейдистской концепции подсознания и провозгласили высочайшую оценку человеческой природы. Главная проблема психологии, утверждал Роджерс, в том, что люди недостаточно себя любят; и психотерапевты запустили волну любви к себе. «Поведение человека отличается абсолютной рациональностью, — писал Роджерс, — он двигается к целям, которых старается достичь, по хитроумной и упорядоченной схеме» {309} 309 Rogers, Carl Ransom . On Becoming a Person: A Therapist’s View of Psychotherapy. Harcourt, 1995. P. 194. . Лучше всего, по его мнению, человеческую природу описывают слова: «позитивный», «движущийся вперед», «конструктивный», «реалистичный», «надежный». Человек не должен с собой бороться, ему необходимо открыться, освободить свое внутреннее «я», чтобы открыть выход порыву к самоактуализации. Любовь к себе, удовлетворенность собой, принятие себя — вот путь к счастью. Вплоть до того, что, если человек «открывает доступ к процессу признания собственной ценности, он будет вести себя так, чтобы непрерывно самосовершенствоваться» {310} 310 Rogers, Carl Ransom . On Becoming a Person: A Therapist’s View of Psychotherapy. Harcourt, 1995. P. 185. .

Влияние гуманистической психологии прослеживалось почти в каждой школе, почти в каждом университетском учебном плане, почти в каждом отделе кадров и почти в каждой книге по саморазвитию. Школьные стены украсили лозунги в духе «Я заслуживаю любви, я все могу». Родилось движение самооценки. Современный дискурс придерживается именно этого романтического представления.

Переход от одной нравственной культуры к другой — не банальная история упадка, отказа от благородной сдержанности во имя разгула и капризов. Нравственная атмосфера эпохи — это всегда коллективная реакция на актуальные проблемы. Викторианская Англия, столкнувшись с упадком религии, восполнила его строгим моральным кодексом. В пятидесятые и шестидесятые перед обществом стояли иные проблемы. Переход из одной нравственной экологии в другую требует отказаться от определенных воззрений в силу изменившихся обстоятельств. Вечные истины не всегда мирно уживаются друг с другом, и потому в любой нравственной экологии какие-то вещи приобретают большее значение, а какие-то так или иначе отодвигаются на задний план. Одни добродетели и убеждения поднимаются на пьедестал, а другие — низвергаются в подземелье забвения.