Дэвид Брукс - Путь к характеру

Меняется и сам смысл понятия «сильная личность». В него все реже включают такие черты, как самоотверженность, щедрость, самопожертвование, которые могут помешать успеху. И все чаще упоминаются самоконтроль, твердость, упорство, выдержка — то, что с большей вероятностью этот успех обеспечит.

Меритократическая система диктует самовозвеличивание: восхвалять себя, быть абсолютно уверенным в себе, верить, что заслуживаешь многого, и получать то, чего заслуживаешь (только хорошее, конечно). Меритократия призывает к самовыражению и саморекламе, к демонстрации и даже преувеличению своих достижений. Машина достижений вознаграждает того, кто показывает свое превосходство: когда жесты, манера говорить, стиль тысячу раз демонстрируют, что вы чуть умнее, чуть моднее, чуть успешнее, чуть культурнее, чуть известнее, чуть современнее, чуть более продвинуты, чем все остальные. Она поощряет сужение горизонта, побуждает превращаться в хитрое животное.

Хитрое животное упрощает в себе все человеческое, чтобы стать максимально аэродинамичным и ускорить взлет на вершину. Оно тщательно управляет своим временем и эмоциональными привязанностями. То, что раньше делалось с поэтическим настроем: поступление в университет, знакомство с мужчиной или женщиной, устройство на работу, теперь воспринимается исключительно в деловом ключе. Будет ли этот человек, эта возможность, этот опыт мне полезен? Здесь просто некогда отдаваться на волю страстей. Чтобы полностью посвятить себя одному делу или одной любви, нужно заплатить большую цену: отрезать себе путь к другим большим возможностям и не попасть во власть страха что-то упустить.

Переход от культуры малого «я» к культуре большого «я» не был ошибкой, но он зашел слишком далеко. Традиция реализма, которая делала упор на самоограничение и нравственную борьбу, оказалась случайно выброшена на обочину. Сперва ее оттолкнул романтический расцвет позитивной психологии, потом индивидуальные бренды в социальных сетях и наконец конкурентное давление меритократии. Мы остались с нравственной экологией, которая наращивает мускулатуру внешнего, первого, Адама, но оставляет без внимания внутреннего, второго, Адама, и это создает дисбаланс. Это культура, в которой человека определяют его внешние таланты и достижения, в которой возникает культ занятости: все лихорадочно рассказывают друг другу, насколько сильно они завалены обязательствами. Один из моих студентов Эндрю Ривз удачно заметил, что эта культура воспитывает нереалистичное представление о жизни как о линейной прогрессии — прямой дороге к успеху. Из-за этого люди чем-то «жертвуют», прокачивают «ценные навыки», но не отдаются всей душой каждому занятию, а вкладывают в любое дело лишь тот минимум сил, который необходим, чтобы успеть в срок.

Культура большого «я» рассказывает, как взбираться на вершину, но не просит задаваться вопросом, зачем это делать. Она плохой советник в выборе профессии или призвания, потому что не помогает определить, какое занятие для вас будет лучшим. Она превращает людей в машины, ищущие одобрения, заставляет мерить свою жизнь внешней похвалой: если вам ставят лайки, значит, вы поступаете правильно. В меритократии заключено внутреннее культурное противоречие: она призывает по максимуму использовать свои способности, но не культивирует нравственные умения, без которых невозможно понять, как придать своей жизни осмысленное направление.

Опишу только один пример того, как меритократический, утилитарный способ мышления способен исказить священную связь — между родителями и детьми.

Сегодня в воспитании детей прослеживаются две основополагающие тенденции. Первая: их хвалят так, как никогда прежде. Писательница Дороти Паркер шутила, что в Америке детей не растят, а мотивируют: обеспечивают едой, кровом и аплодисментами. Прошло всего полвека, и сейчас это еще более верно. Детям непрерывно рассказывают, какие они особенные. В 1966 году около 19% американцев заканчивали школу, имея пятерку как высший балл. В 2013 году, согласно статистике поступающих в университеты, таких детей стало 53%. Молодые люди слышат столько похвал, что у них формируются огромные ожидания от самих себя. По данным соцопроса, проведенного компанией Ernst & Young, 65% американских студентов ждут, что станут миллионе­рами {315} 315 Sixty-five Per Cent of College Students Think They Will Become Millionaires / Ernst & Young Survey. Canada, 2001. .

Вторая тенденция — это небывалое внимание к развитию ребенка. Родители, во всяком случае из образованных и обеспеченных слоев, намного больше времени, чем прежние поколения, уделяют развитию детей, пестуют их таланты, возят на тренировки и репетиции. По данным гарвардского экономиста Ричарда Мурнейна, родители, имеющие высшее образование, тратят на внешкольные занятия ребенка на 5700 долларов больше, чем в 1978 году {316} 316 Duncan, Greg, Murnane, Richard . Whither Opportunity? Rising Inequality, Schools, and Children’s Life Chances. Russell Sage Foundation, 2011. P. 11. .

Эти две хорошие сами по себе тенденции, похвала и развитие, приводят к интересному сочетанию. Детей окружают любовью, но часто это любовь «направленного действия». Родители любят детей, но это не простая любовь, а меритократическая: она смешана с желанием помочь ребенку достичь успеха в мире.

Некоторые родители подсознательно выражают свою любовь так, чтобы, как им кажется, направлять ребенка к успеху и счастью. Они сияют, когда ребенок много учится, много тренируется, выигрывает первые места, поступает в престижный институт или становится членом элитного общества (а элита в современных школах — это отличники). Родительская любовь обуславливается заслугами. Это уже не простое «мы тебя любим». Это «мы тебя любим, когда ты идешь тем курсом, который мы тебе выбрали; мы тебя будем хвалить и заботиться о тебе, пока ты придерживаешься этого курса».

В пятидесятые годы родители чаще, чем наши современники, говорили, что ждут от детей послушания; сегодня в соцопросах они рассказывают, что хотят, чтобы дети все решали сами. Однако они не перестали хотеть послушания; это желание всего лишь изменило облик: вместо прямолинейной системы правил и нотаций, наград и наказаний оно превратилось в полумрак одобрения и неодобрения.

В тени любви, обусловленной заслугами, скрывается вероятность, что ребенок окажется лишен любви, если не оправдает ожиданий. Несмотря на то что родители будут это отрицать, хищный зверь любви «за что-то» от этого никуда не денется. Эта мрачная тень любви, требующей определенных условий, пробуждает страх — страх, что безопасной любви нет; что не существует полностью безопасного места, где можно быть самим собой, совершенно честным.