Мэтт Хейг - Влюбиться в жизнь [Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией]

Лучший способ победить монстра — найти другого, более страшного.

«Не думаю, что смогу там дышать», — сказал я, понимая, что это глупость, потому что я не был сумасшедшим! Но факт оставался фактом: Я не думал, что смогу там дышать.

После этого разговора я свернулся в позу эмбриона прямо за дверью. Я весь дрожал. Не думаю, что кто-то так сильно боялся Парижа со времен Марии-Антуанетты. Но Андреа знала, что делать. К тому моменту она была уже доктором наук в этой области. Она сказала: «Хорошо, мы не поедем. Я отменю бронь в отеле. Мы потеряем немного денег, но если тебе так тяжело…»

Так тяжело.

Мне все еще было сложно пройти в одиночку 20 метров и не поддаться панической атаке. Я испытывал невероятную тяжесть. Это как если бы обычного человека заставили пройтись голым по Тегерану или что-то вроде того.

Но.

Если бы я ответил «нет», то был бы человеком, который не выезжает за границу, потому что боится. Тогда это сделало бы меня сумасшедшим, а я больше всего на свете боялся (даже больше, чем смерти), что сойду с ума или что мне придется сдаться демонам. Итак, как это часто бывает, большой страх побеждает другой большой страх. Лучший способ победить монстра — найти другого, более страшного.

В итоге я поехал в Париж. Евротоннель не развалился, и море не обрушилось на наши головы. Мои легкие, как оказалось, вполне способны дышать парижским воздухом. Хотя в такси я даже говорить не мог. Путь от Северного вокзала к отелю был нелегким. На берегу Сены проходила какая-то забастовка, и в толпе развевался большой красный флаг, как триколор в фильме «Отверженные».

Я начал понимать, что иногда нужно просто совершить то, чего ты ужасно боишься, и выжить.

Закрыв глаза той ночью, я не мог заснуть, потому что у меня перед глазами мелькал Париж, словно я смотрел на него из окна такси. Однако мне удалось успокоиться. На протяжении следующих четырех дней у меня даже не было ни одной полноценной панической атаки. Я чувствовал только сильную тревогу, которая преследовала меня, пока я гулял по левому берегу Сены, бродил вдоль улицы Риволи и сидел в ресторане на крыше Центра Помпиду.

Я начал понимать, что иногда нужно просто совершить то, чего ты ужасно боишься, и выжить. Это и будет лучшим лекарством. Боитесь выходить на улицу — выходите на улицу. Боитесь замкнутого пространства — проведите какое-то время в лифте. Если у вас сепарационная тревога, то побудьте какое-то время в одиночестве. Когда вас одолевает депрессия или тревожность, ваша зона комфорта сужается с размеров целого мира до размеров постели или исчезает вообще.

И еще кое-что. Стимуляция, эмоциональное возбуждение — все то, что можно найти в незнакомых местах. Иногда это может казаться пугающим, но это освободит вас. В знакомом месте разум фокусируется только на себе. В вашей спальне нет ничего нового, что ему нужно было бы заметить. Никаких потенциальных внешних угроз, только внутренние. Оказавшись в незнакомом месте, а лучше — незнакомой стране, разум неизбежно начинает сосредотачиваться на мире вне вашей головы.

Мне, по крайней мере, такой способ помог.

В действительности в те дни в Париже я чувствовал себя более нормальным, чем дома, потому что во Франции обычная для меня неловкость, обусловленная тревожностью, легко могла сойти за неловкость, характерную для британцев.

Многие люди в депрессии начинают путешествовать, чтобы избавиться от своих симптомов.

Великая американская художница Джорджия О’Киф, как и многие другие творческие люди, всю жизнь пребывала в депрессии. В 1933 году, когда ей было 46 лет, О’Киф положили в больницу из-за неконтролируемого плача, неспособности есть и спать и других симптомов депрессии и тревожности.

Многие люди в депрессии начинают путешествовать, чтобы избавиться от своих симптомов.

Роксана Робинсон, биограф О’Киф, утверждает, что госпитализация ей не помогла. На пользу ей пошли путешествия. О’Киф отправилась на Бермуды, на Лейк-Джордж в Нью-Йорке, в Мэн, на Гавайи. «Тепло, спокойствие и одиночество были тем, в чем нуждалась Джорджия», — писала Робинсон.

Конечно, путешествия не всегда решают проблему. Иногда о них даже и речи быть не может, но мне поездки определенно помогают. Мы, может, и застряли в собственном разуме, но физически способны двигаться. Перемещения в пространстве иногда облегчают боль разума. Движение — это противоядие от неподвижности, в конце концов. Оно помогает. Иногда. Только иногда.

«Путешествия делают человека скромнее, — писал Гюстав Флобер. — Они помогают понять, насколько ничтожное место он занимает в мире». Странно, но мысль об этом дарит свободу. Особенно когда человек подвержен болезни, которая, с одной стороны, понижает самооценку, а с другой — раздувает пустяки до огромных размеров.

Перемещения в пространстве иногда облегчают боль разума.

Помню, как во время очередного кратковременного усугубления депрессии я посмотрел фильм Мартина Скорсезе «Авиатор». Там есть эпизод, где Кэтрин Хепберн, роль которой блестяще сыграла Кейт Бланшетт, поворачивается к Хьюзу (Леонардо Ди Каприо) и говорит: «В Говарде Хьюзе слишком много Говарда Хьюза». Именно такое гипертрофированное восприятие себя (в фильме, по крайней мере) внесло свой вклад в развитие у Хьюза обсессивно-компульсивного расстройства, вынудившего его заточить себя в номере одного из отелей Лас-Вегаса. После просмотра фильма Андреа сказала, что в Мэтте Хейге слишком много Мэтта Хейга. Она пошутила, но в каждой шутке есть доля правды. Лично для меня эффективно все, что уменьшает мое гипертрофированное чувство себя. После той поездки в Париж одним из таких средств стали для меня путешествия.

Шел 2002 год. Я уже был на том этапе своего выздоровления, когда я чувствовал себя неплохо на протяжении довольно долгих промежутков времени. Конечно, хорошим мое самочувствие можно было считать только на контрасте со всеми ужасами, которые происходили со мной ранее. Тревожность не отступала, я до сих пор боялся принимать какие бы то ни было лекарства и был убежден в том, что мой язык распухает каждый раз, когда я ем креветки, арахисовое масло или любые другие продукты, на которые у меня вдруг может возникнуть аллергия. Мне также необходимо было находиться рядом с Андреа. Когда она была рядом, я ощущал себя в тысячу раз спокойнее, чем в одиночестве.

Большую часть времени я не чувствовал себя чудаком из-за всего этого. Мы с Андреа вместе жили и работали в нашей скромной квартире и практически ни с кем не общались. Раньше в нашей паре я был тем, кто постоянно стремился ходить куда-нибудь и встречаться с друзьями, но теперь от этого желания не осталось и следа.