Мэтт Хейг - Влюбиться в жизнь [Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией]

В 2002 году у матери Андреа обнаружили рак яичников, и наша жизнь резко изменилась. Мы стали часто оставаться в доме родителей Андреа в графстве Дарем, пока Фрида проходила химиотерапию. Андреа, потратившей последние три года на приведение в чувство депрессивного бойфренда, пришлось теперь ухаживать за больной раком матерью.

Она много плакала. Я решил, что эстафетная палочка была теперь у меня. Настал мой черед быть сильным.

Когда Андреа только узнала о болезни матери, она села на край кровати и заплакала так, как я никогда раньше не видел, чтобы она плакала. Я обнял ее и почувствовал тот недостаток слов, который обычно возникает, когда происходит нечто ужасное. К счастью, Андреа и здесь мне помогла.

— Просто скажи, что все будет хорошо, — сказала она.

— Все будет хорошо.

Два месяца спустя я сидел в доме ее родителей, умоляя Андреа взять меня с собой в больницу.

— Мне нужно отвезти маму в больницу, — сказала она ранее.

— Хорошо, я поеду с вами.

— Нужно, чтобы кто-то остался дома и открыл дверь Дэвиду.

Дэвид — это брат Андреа, который должен был вернуться из Лондона.

— Я поеду с вами.

— Мэтт, ну, пожалуйста.

— Я не могу остаться один. Сепарационная тревога. У меня будет паническая атака.

— Мэтт, я прошу тебя. Моя мама больна. Я не хочу, чтобы она лишний раз волновалась. Не будь эгоистом.

— Черт. Дерьмо. Прости. Но ты не понимаешь.

— Ты справишься.

— Нет, не справлюсь. Разве ты не можешь сказать родителям, что я тоже поеду?

— Ладно. Хорошо. Я скажу им.

Но затем это все-таки произошло. Выключатель щелкнул.

— Нет.

— Что «нет»?

— Я смогу. Я останусь. Я останусь дома.

— Правда?

— Да.

— Я запишу тебе номер телефона больницы.

— Все нормально, — сказал я, глупо воображая, что это последние слова в моей жизни, адресованные Андреа. — Я сам его найду.

— Я все равно его запишу.

— Спасибо.

— Не за что.

Ожидая их возвращения из больницы, я бродил из комнаты в комнату. В доме было много фарфоровых статуэток. Розовая пантера, сидящая со скрещенными лапами, свисающими с подоконника. Ее большие желтые глаза были устремлены на меня, пока я ходил по гостиной.

Первые 10 минут мое сердце выпрыгивало из груди. Я еле дышал. Андреа умерла. Ее родители умерли. Я слишком ярко рисовал себе картины возможной автомобильной аварии. Затем прошло 20 минут. Я думал, что умру. В груди заболело. Возможно, рак легких. Мне было всего 27 лет, но я много курил. Полчаса спустя пришла соседка, чтобы спросить о самочувствии Фриды. Через сорок минут уровень адреналина в крови начал приходить в норму. Я провел 40 минут в одиночестве и все еще был жив. Через 50 минут мне захотелось, чтобы они вернулись не раньше чем через десять минут. Так я почувствовал бы себя еще сильнее. Три года сепарационной тревоги испарились меньше чем за час!

Разумеется, они вернулись домой в целости и сохранности.

Это было ужасное лето, но оно закончилось хорошо. Мать Андреа прошла через ад, но она справилась со всеми трудностями. Нам даже удалось убедить ее завтракать не печеньем, а киви. У меня были причины, чтобы заставить себя быть сильным. Я намеренно попадал в ситуации, которые меня пугали. Очень важно чувствовать себя некомфортно. Как писал персидский поэт XII века Руми: «Через раны в тело проникает свет».

(Он также писал: «Забудьте о безопасности. Живите там, где жить боитесь».) Кроме того, я направил свой разум в нужное русло, написав свой первый полноценный роман. Я сделал это не ради карьеры (роман представлял собой переработку шекспировского «Генриха IV», но с говорящими собаками, поэтому я и не рассчитывал, что он станет бестселлером), а просто чтобы занять себя.

«Через раны в тело проникает свет».

Два года спустя благодаря поддержке Андреа этот роман был опубликован. Разумеется, я посвятил книгу ей, но этого было недостаточно. Я обязан был посвятить ей всю жизнь.

Мой агент:

— Мы нашли издателя.

— Что?

— Мне только что позвонили. Твой роман будет издан.

— Что? Правда?

— Правда.

Эта новость поддерживала меня на протяжении полугода.

В течение шести месяцев мою низкую самооценку тешила мысль о книге. Я каждый вечер лежал в постели, засыпая с улыбкой на лице и думая: «Надо же, да я важная персона. Мой роман опубликуют».

Но публикация романа (или получение хорошей должности) не способна навсегда изменить ваш разум. Как-то ночью я не мог уснуть. Я волновался. Водоворот тревоги опять поглотил меня. И снова на протяжении трех недель я был в ловушке собственного разума. Но в этот раз я был вооружен. Моим первым оружием было следующее понимание: «Я и раньше болел, а затем выздоровел. Хорошее самочувствие достижимо». Вторым оружием стал бег. Я знал, что тело способно влиять на разум, поэтому я стал бегать все больше и больше.

Бег — это часто упоминаемое лекарство от депрессии и тревожности. Для меня бег был очень эффективен. Когда я начал бегать, у меня все еще продолжались сильные панические атаки. Мне нравилось, что многие физические проявления паники (учащенное сердцебиение, сбившееся дыхание, сильное потоотделение) совпадают с тем, что происходит с человеком во время бега. Когда я бегал, я не волновался из-за своего учащенного сердцебиения, так как для этого была причина.

Кроме того, бег дал мне пищу для размышлений. Я никогда не был спортивным, поэтому такие физические нагрузки мне давались нелегко. Было больно. Но весь этот дискомфорт и приложенные усилия помогали мне концентрироваться. Мне удалось убедить себя в том, что, тренируя тело, я тренирую и разум. Для меня бег стал чем-то вроде активной медитации.

И, конечно, бег помогает привести тело в форму. Хорошая форма полезна в любом случае. Когда я заболел, я стал много пить и курить, но теперь я пытался нейтрализовать вред, нанесенный алкоголем и сигаретами.

Многие физические проявления паники совпадают с тем, что происходит с человеком во время бега.

Итак, каждый день я отправлялся на пробежки или выполнял кардиоупражнения. Как Харуки Мураками, чью великолепную книгу «О чем я говорю, когда говорю о беге» я прочитал позднее, я считал, что бег — лучший способ рассеять туман. («Нужно достичь своего индивидуального предела — в этом суть бега», — сказано в книге Мураками (пер. Афанасия Кунина). Я согласен с этим утверждением. Думаю, это одна из причин, по которым бег помогает разуму.)

Возвращаясь с пробежки, я делал растяжку, принимал душ и начинал ощущать, как депрессия и тревожность постепенно начинают испаряться из моего тела. Это было невероятное чувство.

Монотонность бега, которая проявляется в звуке тяжелого дыхания и ритмичных ударах стоп по асфальту, стала для меня метафорой депрессии. Готовность отправляться на пробежку каждый день подразумевает некую битву с самим собой. Лишь сам факт того, что вы вышли из дома морозным февральским утром, дарит ощущение того, что вы чего-то достигли. Когда вы начинаете спорить с самим собой ( Я хочу остановиться! Нет, продолжай! Я не могу, я задыхаюсь! Осталось всего полтора километра! Мне нужно лечь! Ты не сможешь! ), это в вас говорит депрессия, но уже совсем не так громко, как раньше. Каждый раз, когда я выходил из дома холодным, сырым и серым утром, то чувствовал, что во мне понемногу прибавляются силы для борьбы с депрессией.