Зигмунд Фрейд - Психопатология обыденной жизни. Толкование сновидений. Пять лекций о психоанализе [сборник]

Сравнительное изучение примеров очиток и описок ведет к тем же результатам. Отдельные случаи здесь, как и при обмолвках, по-видимому, обязаны своим происхождением не поддающемуся дальнейшей мотивировке процессу уплотнения (пример der Apfe…). Интересно было бы все же знать, не требуется ли наличия особых условий для того, чтобы имело место подобного рода уплотнение – правомерное во сне, но ненормальное наяву. Примеры наши сами по себе не дают на это ответа. Я не сделал бы, однако, отсюда вывода о том, что таких условий (за вычетом разве лишь ослабления сознательного внимания) не существует, ибо другие данные показывают мне, что как раз автоматические действия отличаются правильностью и надежностью. Я скорее подчеркнул бы, что здесь, как это часто бывает в биологии, нормальное или близкое к нормальному является менее благоприятным объектом исследования, нежели патологическое.Я надеюсь, что выяснение более тяжелых расстройств прольет свет на то, что остается темным при объяснении этих наиболее легких случаев расстройства.

При очитках и описках также нет недостатка в примерах, обнаруживающих более отдаленную и сложную мотивировку. Пример Im Faß durch Europa – очитка, объясняемая влиянием отдаленной, по существу чуждой мысли, порожденной подавленным движением зависти и честолюбия и пользующейся словом Beförderung, чтобы установить связь с безразличной и безобидной темой, заключающейся в прочитанном. В примере Буркгард связь устанавливается с тем же самым именем Буркгард.

Нельзя не признать, что расстройства функции речи возникают легче и требуют меньшего напряжения со стороны расстраивающих сил, чем расстройства других психических функций.

На другой почве стоим мы при исследовании забывания в собственном его смысле, то есть забывания минувших переживаний (от этого забывания в строгом смысле можно было бы отделить забывание собственных имен и иностранных слов, рассмотренное и главах I и II, которое можно назвать «ускользанием»; а также и забывание намерений, которое можно обозначить как «упущение»). Основные условия нормального забывания нам неизвестны [179].

Не следует также упускать из виду, что не все то забыто, что мы считаем забытым. Наше объяснение относится здесь лишь к тем случаям, когда забвение нам бросается в глаза, поскольку оно нарушает правило, в силу которого забывается неважное, важное же удерживается в памяти. Анализ тех примеров забывания, которые, на наш взгляд, нуждаются в особом объяснении, каждый раз обнаруживает в качестве мотива забвения неохоту вспомнить нечто, способное вызвать тягостные переживания. Мы приходим к предположению, что этот мотив стремится оказать свое действие повсюду в психической жизни, но что другие, встречные, силы мешают ему проявляться сколько-нибудь регулярно. Объем и значение этого нежелания вспоминать тягостные ощущения кажутся нам заслуживающими тщательнейшего психологического рассмотрения вопроса о том, каковы те особые условия, которые в отдельных случаях делают возможным это забывание, являющееся общей и постоянной целью. Вопрос этот также не может быть выделен из этой более обширной связи.

При забывании намерений на первый план выступает другой момент: конфликт,о котором при вытеснении тягостных для воспоминания вещей можно лишь догадываться, становится здесь осязаемым, и при анализе соответствующих примеров мы неизменно находим встречную волю, сопротивляющуюся данному намерению, не устраняя его, однако, совсем.

Как и при рассмотренных выше видах дефектных действий, здесь наблюдаются два типа психических процессов: встречная воля либо непосредственно направляется против данного намерения (когда намерение более или менее значительно), либо же она по своему существу чужда намерению и устанавливает с ним связь путем внешней ассоциации (когда намерение почти безразлично).

Тот же конфликт является господствующим и в феноменах ошибочных действий. Импульс, обнаруживающийся в форме расстройства действия, представляет собой сплошь да рядом импульс встречный; но еще чаще просто какой-либо посторонний импульс, пользующийся лишь удобным случаем, чтобы при совершении действия проявить себя в форме его расстройства. Случаи, когда расстройство происходит в силу внутреннего протеста, принадлежат к числу более значительных и затрагивают также более важные отправления.

Далее, в случайных или симптоматических действиях внутренний конфликт отступает все более на задний план. Эти мало ценимые или совершенно игнорируемые сознанием моторные проявления служат выражением для различных бессознательных или вытесненных импульсов. По большей части они символически изображают фантазии или пожелания.

По первому вопросу (о том, каково происхождение мыслей и импульсов, выражающихся в форме ошибок) можно сказать, что в ряде случаев происхождение расстраивающих мыслей от подавленных импульсов душевной жизни может быть легко показано. Эгоистические, завистливые, враждебные чувства и импульсы, испытывающие на себе давление морального воспитания, нередко используют у здоровых людей путь дефектных действий,чтобы так или иначе проявить свою несомненно существующую, но непризнанную высшими душевными инстанциями силу. Допущение этих дефектных и случайных действий в немалой мере отвечает удобному способу терпеть безнравственные вещи. Среди этих подавленных импульсов немалую роль играют различные сексуальные течения. Если как раз эти течения так редко встречаются среди мыслей, вскрытых анализом в моих примерах, то виной тому случайный подбор материала. Так как я подвергал анализу преимущественно примеры из моей собственной душевной жизни, то естественно, что выбор носил предвзятый характер и стремился исключить все сексуальное. В иных случаях расстраивающие мысли берут свое начало из возражений и соображений в высшей степени безобидных на вид.

Мы подошли теперь ко второму вопросу (каковы психологические условия, нужные для того, чтобы та или иная мысль была вынуждена искать себе выражения не в полной форме, а в форме, так сказать, паразитарной, – в виде модификации и расстройства другой мысли). На основании наиболее ярких примеров дефектных действий, скорее всего, хочется искать эти условия в том отношении, которое устанавливается к функции сознания, в определенном более или менее ясно выраженном характере вытесненного. Однако при рассмотрении целого ряда примеров характер этот все более и более растворяется в ряде расплывчатых намеков. Склонность отделаться от чего-нибудь в силу того, что данная вещь связана с потерей времени, либо соображения о том, что данная мысль собственно не относится к задуманной вещи, – она, по-видимому, выступает в качестве мотива для вытеснения какой-либо мысли, вынужденной затем искать себе выражение путем расстройства другой мысли; то есть играет туже роль, что и моральное осуждение предосудительного эмоционального импульса, или же происходит от совершенно неизвестного хода мыслей. Уяснить себе этим путем общую природу условий, определяющих собою дефектные и случайные действия, невозможно. Одно только можно установить при этих исследованиях: чем безобиднее мотивировка ошибки, чем менее избегает осознания мысль, сказывающаяся в этой ошибке, тем легче разгадать феномен,коль скоро на него обращено внимание. Наиболее легкие случаи обмолвок замечаются тотчас же и исправляются самопроизвольно. Там, где мотивировка создается действительно вытесненными импульсами, там для разрешения требуется тщательный анализ, который порою встречается с трудностями, а иногда и не удается вовсе.