Константин Платонов - Психология религии.

Колдун — представитель магии, он якобы наделен силой, позволяющей влиять на судьбы других людей и на природу. Колдун, кудесник, знахарь, чародей, волшебник, ведьмак, ведун — все это «близкие специальности». Женщину, занимавшуюся магией, называли колдуньей, кудесницей, чародейкой, знахаркой, волшебницей, ведьмой, ведуньей.

Напомню, что во времена инквизиции на одного колдуна приходилось около тысячи ведьм. И это не только потому, что женщина слабее и ее легче было обвинить и вынудить признаться в несовершенных действиях. Истеричность и большая религиозность женщин сильнее способствовала, как мы увидим дальше, эпидемиям демонизма и кликушества.

А вот слова Н.Н. Миклухо-Маклая, помогающие понять происхождение веры в колдунов:

— Туземцы уверены, будто я могу летать, жечь воду в море (когда хочу, разумеется), притягивать и прекращать землетрясения, не говоря уже о таких мелочах, как, например, изменение направления ветра, прекращение дождя и т. д. и т. п. Туземцы так свыклись с мыслью о том, что Маклая никогда нельзя убить, что Маклай никогда не умрет, что для них уже само собой явилось убеждение о моей необычной старости.

Жрец — служитель богов, священнослужитель. Он «промежуточная инстанция» между людьми и богами. Жрецы быстро научились использовать преимущества своего положения в свою пользу или в пользу тех, кто обеспечивал их благами жизни, — эксплуататоров. Жрецы быстро стали (а в более новых формах и до сих пор являются) создателями, хранителями и проповедниками религиозной идеологии.

Но это разделение специальностей колдуна и жреца в достаточной степени условно. Вначале, например в лице шамана, эти профессии были совмещены: шаман являлся и колдуном и жрецом одновременно. Потом они стали разделяться, но и то не всегда и не до конца. Жрецу, в том числе и священнику православной церкви, всегда присущи черты колдуна. Ведь он освящает воду и превращает вино и хлеб «в кровь и тело Христово».

Так называлась книга, изданная в 1487 году немецкими монахами Генрихом Инститорисом и Яковом Шпренгером в качестве руководства «охоты за ведьмами».

В этой «позорнейшей книге в истории человечества», как ее назвал Горький, переиздававшейся до 1669 года 29 раз, содержалось подробное описание пыток, которыми надо добиваться признаний обвиненных в ведовстве.

Как известно, в средние века официальная церковь признавала существование колдунов и ведьм. Достаточно сказать, что только с 1481 по 1826 год в Испании инквизицией было сожжено 340 921 человек. Не менее жестоким преследованиям подвергались люди, заподозренные в занятиях магией, и в других европейских странах. В немецком городе Оснабрюке в XVI веке насчитывалось около 700 женщин, из них за один год было сожжено 400 «ведьм». Немало людей, заподозренных в колдовстве и порче, погибло и в России. Хотя Петр I издал приказ о том, что порчи не существует и что обвинение в порче часто служит орудием личной мести, в 90-х годах XVIII века в районе Кракова по приговору суда было сожжено 14 «колдуний». Даже в 1879 году в Новгородской губернии по инициативе священника была сожжена крестьянка Аграфена Игнатьева за то, что она «злыми чарами испортила урожай».

ФРГ славится ведьмоманией и поныне. В 1961 году гамбургская газета «Бильдцайтунг» писала, что «в Западной Германии существует около 60 000 ведьм».

В ФРГ до сих пор в год бывает около 70 процессов над колдунами и около 20 над «охотниками за ведьмами», причем суды часто выносят оправдательные приговоры убийцам ведьм. А на соответствующий запрос в бундестаге министр юстиции ответил:

— Лучше, чтобы люди придерживались суеверий, чем подпадали под влияние коммунистической идеологии.

Комментариев не требуется!

— Верую во единого бога отца, вседержителя, творца неба и земли… — так начинается символ веры православной церкви.

Все основные (мировые, как их назвал Энгельс) религии сейчас проповедуют идею единого бога — монотеизм.

К этим религиям относятся: христианство, следы которого были уже в I веке до н. э., ставшее мировой религией в IV веке и исповедуемое, по данным зарубежной статистики, 29 % населения земли; ислам, возникший в VI–VII веках, который исповедует 16 %; буддизм, возникший в VI–V веках до н. э., который исповедует 19 % человечества.

Но и много раньше, до возникновения этих мировых религий, человечество, перенесшее на богов организацию своего общества, выделяло из семьи богов одного главного: у египтян это были последовательно Гор, Пта, Амон, Ра и, наконец, объединивший двух последних единый Амон-Ра; у ассирийцев — Ашшур; у мексиканцев — Кетцалькоатль; у греков — Зевс; у римлян — соответственно ему Юпитер; у японцев — Аматерис; у славян — Перун.

Процесс этого выделения был не так уж прост и схематичен. «Права» Зевса, например, не распространялись на владения Посейдона. Ведь и в Греции того времени не было единой монархии. Недаром Гомер в «Илиаде» вкладывал в уста Посейдона такие слова удельного князя:

Как сказал Ф. Энгельс, «единый бог никогда не был бы осуществлен без единого царя. Единство бога есть только копия единого восточного деспота».

«Вследствие олицетворения сил природы возникли первые боги, которые в ходе дальнейшего развития религии принимали все более и более облик внемировых сил, пока в результате процесса абстрагирования — я чуть было не сказал: процесса дестилляции, — совершенно естественного в ходе умственного развития, в головах людей не возникло, наконец, из многих более или менее ограниченных и ограничивающих друг друга богов представление о едином, исключительном боге монотеистических религий», — писал он в другом месте.

Но христианство так и не стало последовательным монотеизмом. Единобожие христианства колебалось догмами о трех ипостасях единого бога: бога-отца, бога-сына и бога — духа святого. Народ фактически не признавал монотеизма, молясь каждому святому отдельно и лично ему, а не как представителю единого бога.

Русский солдат, молившийся о даровании победы Георгию Победоносцу, а об исцелении — святому Пантелеймону и о сохранении дома скотины — ее покровителям Фролу и Лавру, не только не желал утруждать этими частными вопросами «самого бога», но и был убежден в больших возможностях каждого из них оказать ему соответствующую его просьбам «специализированную помощь». Эта психология верующего русского солдата еще времен русско-японской или первой мировой войны ничем по существу не отличалась от психологии греческого воина, молившегося Марсу или Эскулапу, или пастуха — Пану.