Дэвид Бернс - Хорошее самочувствие. Новая терапия настроений

Предположим, вы оказались в психиатрической клинике. Взволнованный пациент подбегает к вам и говорит: «Вы великолепны, говорю вам от лица Бога. Он сказал, что 13-й человек, которого я сегодня увижу, станет мессией. Вы 13-й, вы — посланник. Царь мира. Святейший из всех Святых, позвольте мне поцеловать ваш ботинок». Может быть и такое одобрение поднимет ваше настроение? Скорее всего вы почувствуете некое неудобство, потому что не верите речам больного. Вы опровергаете его слова, а только ваши мысли могут повлиять на чувства. Другие могут оценивать, как им захочется, но только собственные мысли могут повлиять на эмоциональное состояние.

Цена, которую человек платит за веру в одобрения — ужасна. Он будет уверен в необходимости получать комплименты, для того, чтобы не быть отвергнутым. Когда же важная персона выразит неодобрение, его чувства будут близки к тем, какие испытывает попрошайка, не получивший подачки. Окружающие, обнаружив эту слабость, начнут манипулировать таким человеком. И он будет всегда подчиняться их требованиям, боясь быть отогнанным от кормушки с одобрениями. Он настраивает себя на «эмоциональное попрошайничество».

Жажда одобрения не поможет алчущему. Он уверен, что другие люди, оценив его деятельность, судят о его человеческой значимости. Представьте, что вы во второй раз посетили психиатрическую лечебницу. На этот раз другой пациент сообщает вам: «Вы носите красную рубашку. Вы дьявол. Вы злой». Почувствуете ли вы себя хуже из-за подобной критики? Конечно, нет. Но почему неодобрение не расстроило вас? Потому, что вы не верите в правдивость этих слов. Сначала нужно самому уверовать в критику, чтобы посчитать себя плохим человеком.

Кто-нибудь задумывался над тем, что неодобрение —-личная проблема критикующего? Неодобрение часто может показывать когнитивные искажения у других людей. Рассмотрим крайние случаи этого. Человеконенавистническая доктрина Гитлера о том, что евреи — низшая раса, вовсе не говорила о внутренних качествах людей, которых собирались уничтожить.

Безусловно, бывают случаи, когда неодобрение указывает на действительную ошибку. Значит ли это, что ошибившийся — плохой человек? Естественно, нет. Негативная реакция критика направлена на неверные действия, а не

264

против человеческого достоинства. Никто не может постоянно делать только плохое.

Давайте посмотрим на обратную сторону луны. Многие преступники имели поклонников, независимо от того, насколько бесчеловечными были их преступления. Вспомните Чарлза Менсона, он был садистом-убийцей, но имел кучу последователей, готовых действовать по мановению его пальца. Уверяю, я не пропагандирую бесчеловечных поступков, я не восхищаюсь Чарлзом Менсоном. Но давайте зададимся вопросом, если Чарлз Менсон не был полностью отвергнут за свои слова и поступки, за какие такие грехи вы боитесь быть отвергнуты каждым? Неужели вы думаете, что достоинство пропорционально одобрению. После содеянного Менсон наслаждался восхищением поклонников. Неужели то одобрение увеличивало его личные достоинства? Явный нонсенс.

Если одобрение заставляет вас чувствовать себя хорошо, в этом нет ничего дурного. Это естественная реакция. Так же нормально и то, что неодобрение имеет скверный вкус, это вполне понятно. Но человек ошибается, если думает, что они являются абсолютным критерием для измерения личного достоинства.

Вы когда-нибудь критиковали кого-нибудь? Вы когда-нибудь не соглашались с другом? Вы когда-нибудь наказывали ребенка? Вы когда-нибудь вымещали злобу на любимом? Вы когда-нибудь отвергали чье-либо общество? Теперь спросите себя, когда вы критиковали, не одобряли и не соглашались, подразумевали ли вы абсолютную никчемность оппонента? Было ли у вас право судить людей? Или вы выражали другую точку зрения, были огорчены поступками и словами другого человека?

265

Например, в порыве злости вы можете сказать супругу: «Ты ничтожество». Но когда немного остынете, неужели вы не подумаете, что перегнули палку? Конечно, любимые могут иметь недостатки, но неужели можно заявить, что слова, брошенные в порыве гнева, точно характеризуют их. Если вы считаете, что неодобрение не может уменьшить значимость другого человека, почему же вы думаете, что чье-то неодобрение принижает ваше достоинство? Почему вы признаете мудрость и знания окружающих? Конечно, кто-то может указать на ваши ошибки. В конце концов, мы все несовершенны, и другие люди имеют право нам об этом время от времени напоминать. Но почему мы должны чувствовать себя ужасно, когда другие просто срывают на нас злость, унижают нас?

Откуда у человека жажда одобрений? Я могу только предположить, что ответ надо искать во взаимоотношениях взрослых и детей. Возможно, кто-то из родителей любил критиковать плохое поведение, или кто-то был разгневан даже в тех случаях, когда ребенок вел себя хорошо. Мать могла заявить: «Очень плохо, что ты сделал это». Или отец: «Ты постоянно ошибаешься, ты никогда ничему не научишься».

Как и все маленькие дети вы обожествляли родителей. Они учили говорить и завязывать шнурки. Большинство из сказанного ими было верно. Отец говорил: «Если ты выскочишь на дорогу, попадешь под машину». И это было верно. Многие дети считают, что родители никогда не врут, и если они слышали: «Ты плохой. Ты никогда ничему не научишься», они верили в это. Они слишком малы, чтобы

266

ответить: «Папа, ты преувеличиваешь». Они эмоционально незрелы для того, чтобы увидеть, что отец расстроен или очень устал, или же выпил и хочет, чтобы его оставили в покое. Они не могут определить, чьей проблемой была вспышка гнева: его или их. Даже если дети достаточно взрослые, чтобы разобраться во всем, их попытки расставить все по своим местам обычно не заканчивались успехом.

Не удивительно, что могла выработаться плохая привычка смотреть на себя глазами других. Никого нельзя обвинять в этом, но нужно попытаться избавиться от этого рудимента из детства.

Как страх перед неодобрением может довести до депрессии? Джон не женат, ему пятьдесят два года, он архитектор, очень мягок в общении, страшно боится критики. Он нуждался в лечении серьезной депрессии, которую не смогли победить в течение нескольких лет усиленной терапии. Однажды, когда Джон прекрасно себя чувствовал, он с энтузиазмом предложил боссу несколько новых идей. Босс отрубил: «Позже, Джон! Ты видишь, я занят». Чувство собственного достоинства было разбито. Он добрел до своего кабинета, упал и возненавидел себя: «Как я глуп».

Когда Джон рассказал мне об этом случае, я задал ему несколько очевидных вопросов:

— Кто вел себя как дурак, вы или босс? Действительно ли вы вели себя неприемлемо? Или ваш босс был груб?