Филип Зимбардо - Эффект Люцифера

Беседы с заключенными продолжаются, одна за другой, в светском тоне. Звучат жалобы на плохое обращение и нарушения правил. Я все больше беспокоюсь и смущаюсь.

Только заключенный № 5486 отказывается следовать этому сценарию, то есть делать вид, что это — реальная тюрьма, а он — настоящий заключенный, которому нужна помощь настоящего священника, чтобы вернуть себе свободу. Он — единственный, кто называет ситуацию «экспериментом», — экспериментом, который выходит из-под контроля.

Джерри-5486 — самый уравновешенный из всех заключенных, но наименее демонстративный. Я понимаю, что до сих пор он оставался почти невидимым, обычно охранники не требовали от него каких-то особых действий, и он ухитрялся оставаться незаметным во время перекличек, мятежей и беспорядков. С этого момента я буду бдительно за ним наблюдать.

Следующий заключенный, наоборот, очень хочет, чтобы священник помог ему получить помощь юриста. Но он ошеломлен тем, что она так дорого стоит.

«Предположим, ваш адвокат захочет прямо сейчас получить от вас 500 долларов в качестве предварительного гонорара. У вас есть 500 долларов? Если нет, вашим родителям придется найти эти деньги, а может быть, даже больше — и как можно скорее».

Заключенный Хабби-7258 принимает предложение священника о помощи и дает ему телефон матери, чтобы она могла нанять адвоката. Он говорит, что его двоюродный брат работает в офисе местного государственного защитника и мог бы заняться его делом. Отец Макдермот обещает выполнить его просьбу, и Хабби так искренне радуется, как будто Санта-Клаус подарил ему новую машину.

Ситуация становится все более странной.

Перед уходом, побеседовав с семью заключенными, отец Макдермот, в лучшей пасторской манере, спрашивает об оставшемся заключенном, которому, возможно, требуется помощь. Я прошу охранника Арнетта предложить заключенному № 819 несколько минут поговорить со священником; возможно, благодаря этой беседе он почувствует себя лучше.

Во время затишья, пока заключенный № 819 готовится к встрече со священником, отец Макдермот признается мне:

«Все они принадлежат к наивному типу заключенных. Они ничего не знают о тюрьме и не понимают, для чего она нужна. Это типично для образованных людей, которых я здесь вижу. Но именно такие люди нужны, чтобы попытаться изменить тюремную систему, — это завтрашние лидеры и сегодняшние избиратели, и скоро они будут формировать систему образования. Они просто мало знают о том, что такое тюрьма, и что она может сделать с человеком. Но то, что вы здесь делаете — хорошо, это их научит».

Я принимаю это как выражение доверия, мы договариваемся о времени проповеди в течение дня, но мое удивление не уменьшается.

Заключенный Стью-819 выглядит ужасно, и это еще мягко сказано: темные круги под глазами, растрепанные волосы торчат во все стороны. Утром Стью-819 провинился: в гневе он устроил разгром в своей камере — разорвал подушку и раскидал перья по полу. Его поместили в карцер, а сокамерникам пришлось за ним убирать. После вчерашнего свидания с родителями он подавлен. Его сокамерник сказал охранникам, что его родители остались вполне довольны встречей, а он — совсем наоборот. Они не слушали его жалоб, не обратили внимания на его состояние, которое он попытался им описать. Они все время говорили о каком-то чертовом спортивном матче, который только что посетили.

Священник: «Интересно, вы обсуждали возможность того, чтобы ваша семья пригласила для вас адвоката?»

№ 819: «Они знают, что я заключенный. Я сказал им, что я здесь делаю, о номерах, правилах, и как здесь трудно».

Священник: «Как вы себя чувствуете?»

№ 819: «У меня очень болит голова; мне нужен врач».

Я вмешиваюсь, пытаясь обнаружить причину его головной боли. Я спрашиваю, страдает ли он мигренями; может быть, головная боль вызвана усталостью, голодом, высокой температурой, напряжением, запором или проблемами со зрением.

№ 819: «Я просто чувствую себя вроде как уставшим. Я нервничаю».

Потом он дает себе волю и начинает плакать. По щекам катятся слезы, он тяжело вздыхает. Священник спокойно дает ему свой носовой платок.

«Неужели вам настолько плохо? Сколько времени вы здесь находитесь?»

«Всего три дня!»

«Вам не стоит воспринимать все это так близко к сердцу».

Я пытаюсь успокоить № 819, разрешаю ему уйти в комнату отдыха за пределами двора — она находится прямо позади помещения, где мы ведем видеозапись. Я говорю ему, что там он сможет отдохнуть, и я принесу ему поесть. Мы посмотрим, пройдет ли головная боль к обеду. Если нет, я отправлю его в студенческую поликлинику. В итоге я беру с него обещание не пытаться бежать, ведь он находится в помещении, которое практически не охраняется. Я говорю, что если он действительно так плохо себя чувствует, мы можем освободить его немедленно. Он настаивает, что хочет продолжать и обещает не предпринимать никаких подозрительных действий.

Священник, обращаясь к заключенному № 819: «Возможно, это реакция на запах. Здесь спертый воздух. Здесь неприятно пахнет, нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Ну вот запах этот, наверное, даже ядовит, он, конечно, слишком сильный, но зловоние — это тюремная реальность. (Макдермот чувствует запах мочи и экскрементов, прочно „поселившийся“ в нашей тюрьме. Мы к нему привыкли и не замечаем, пока кто-нибудь на него не укажет.) Приходится терпеть, многие заключенные с этим справляются».

Мы выходим со двора, идем по коридору в мой кабинет. Священник говорит, что исследование похоже на реальную тюрьму, и он наблюдает типичный «синдром впервые осужденного» — человек сбит с толку, раздражен, он испытывает гнев, депрессию и эмоционально нестабилен. Он уверяет меня, что подобные реакции исчезают примерно через неделю, потому что заключенный не сможет выжить, если «ведет себя как баба». Он добавляет, что, по его мнению, эта ситуация гораздо труднее для № 819, чем этот мальчик готов признать. Мы соглашаемся, что он нуждается в консультации. Я замечаю, что хотя у № 819 дрожали губы, тряслись руки и текли слезы, он все же не признал, что не может продолжать эксперимент, и не захотел уйти. Я думаю, что он не может смириться с тем, что оказался «слабаком», что его мужественности брошен вызов, и он хочет, чтобы мы — чтобы я — уговорил его уйти и тем самым сохранить свое лицо.

«Возможно. Это интересная точка зрения», — добавляет отец Макдермот, размышляя над тем, что только что произошло.

Мы прощаемся, и я мимоходом добавляю, что отец Макдермот ведь не собирается звонить родителям, не правда ли?

«Конечно, я должен им позвонить. Это моя обязанность».

«Несомненно, как же я раньше не подумал, это ваша обязанность, правильно». (Мне только не хватает родителей и юристов — священник собирается до конца играть роль настоящего капеллана. Он знает, что это не настоящая тюрьма и не настоящие заключенные, но, черт возьми, шоу должно продолжаться.)