Ирвин Ялом - Дар психотерапии

Хотя я всегда подчеркиваю, что психотерапия — это созидательный и спонтанный процесс, очерченный уникальным стилем каждого практикующего врача и приспособленный для каждого пациента, — некоторые универсальные правила все-таки существуют. Одним из таких правил является непременное изучение относящейся к сеансу тревоги. Если пациент ощущает тревогу во время сеанса, после сеанса (по дороге домой или позже, размышляя об этом сеансе) или в процессе подготовки к следующему сеансу, я считаю обязательным для себя уделить внимание этой тревоге.

Хотя иногда тревога может возникать из-за содержания терапевтической беседы, в большинстве случаев она является результатом процесса — чувств, связанных с отношениями между пациентом и терапевтом.

Например, один пациент рассказал, что ощутил тревогу, входя в мой кабинет:

«Почему? Что заставляет вас тревожиться по приходу сюда?» — спросил я.

«Я испуган. Я чувствую, что здесь я словно качусь по тонкому льду».

«А что равнозначно тому, чтобы провалиться под лед, в нашей терапии?» [8] По-английски выражение «to skate on thin ice» — буквально «кататься на коньках по тонкому льду» означает «рисковать». В данном случае терапевт обыгрывает это, буквально интерпретируя фразу пациента о риске завершения терапии.

«Что вы устанете от моих жалоб и нытья и не захотите увидеться со мной снова».

«Это, наверное, здорово все для вас усложняет. Я заставляю вас выражать все терзающие вас мысли. Это само по себе тяжело, но вы добавляете еще кое-что — вы должны еще и думать о том, как бы не обременить или не разочаровать меня».

Или другая пациентка:

«Я не хотела приходить сегодня. Всю неделю я была так огорчена тем, что вы сказали мне, когда я взяла салфетку».

«Что же такого я сказал?»

«Что вы сыты по горло моими жалобами и тем, что я не принимаю вашу помощь».

«Я помню, что сказал нечто совершенно другое. Вы плакали и, желая утешить вас, я потянулся, чтобы предложить вам бумажный платок. Я был поражен тем, как быстро вы рванулись, чтобы взять его самой — как если бы вы избегали принять что-то от меня, — и пытался подтолкнуть вас к изучению ваших чувств о неприятии моей помощи. Но это никоим образом не осуждение или выражение «сыт вами по горло».

«У меня действительно есть некоторые проблемы с принятием помощи от вас. Я думаю о том, что количество заботы у вас ограничено — только сто очков, — и я не хочу использовать все».

Если у пациента развивается тревога во время сеанса, я превращаюсь в детектива и, заручившись поддержкой пациента, стремлюсь досконально определить, когда именно возникло ощущение дискомфорта. Ведь волнение не падает на нас произвольно, как дождь, оно вполне объяснимо; у него есть свои причины, которые могут быть обнаружены (а потому предупреждены и контролируемы).

Подчас, когда я подозреваю, что возможна замедленная реакция на события этого часа, то в конце сеанса предлагаю мысленный эксперимент, включающий проекцию на будущее:

«У нас еще есть несколько минут. Но интересно, если вы откинетесь на спинку стула, закроете глаза и представите, что сеанс закончен, а вы направляетесь домой, о чем вы будете думать или что будете чувствовать? Как вы оцениваете наш сегодняшний сеанс? Какие чувства вы будете испытывать в отношении меня или нашего сегодняшнего общения?»

Если пациент отягощен тревогой и просит или даже умоляет ее облегчить, я часто нахожу полезным спросить: «Скажите, что было бы наилучшим ответом для вас? Что в точности я должен произнести, чтобы вы почувствовали себя лучше?» В этот момент, конечно же, я обращаюсь не к рацио, скорее к детской части пациента, и интересуюсь не-цензурированными свободными ассоциациями.

На подобный вопрос одна из пациенток ответила так: «Я хочу, чтобы вы сказали мне, что я самая прекрасная, самая совершенная девочка в мире». Затем я произнес в точности то, что она просила, и мы вместе изучили успокаивающий эффект моих слов так же, как и другие ее чувства: неловкость за детские желания, сильное раздражение, что она должна подсказать мне, что говорить. Это упражнение в самоуспокоении порождает некий парадокс: своей просьбой произнести магические слова пациентка брошена в юное, зависимое состояние разума, но в то же самое время вынуждена признать независимость, изобретая те самые слова, которые могут успокоить ее.

Мне не нравится работать с пациентами, которые влюблены. Наверное, всему виной зависть — я тоже нуждаюсь в волшебстве. Наверное, это происходит потому, что любовь и психотерапия принципиально несовместимы. Хороший терапевт сражается с мраком и алчет озарения, тогда как романтическая любовь подкрепляется тайнами и разрушается обследованием. Я ненавижу быть палачом любви.

Парадокс: хотя эти строки, открывающие «Палача любви», говорят о моих трудностях при работе с влюбленными пациентами, тем не менее именно они побудили многих влюбленных пациентов проконсультироваться со мной.

Конечно, у любви немало форм, и эти строки относятся только к тому особенному типу любовного эксперимента: ослепляющее, измученное, завороженное состояние разума, целиком и полностью овладевающее личностью.

Обычно подобное ощущение восхитительно, но временами безумная страсть вызывает больше страданий, чем удовольствия. Иногда любовь недостижима: например, когда одна или обе стороны состоят в браке и не желают разрушать его. Иногда любовь безответна: один любит, а другой избегает контакта или хочет только секса. Иногда предмет любви совершенно недоступен: учитель, бывший терапевт, супруг подруги. Часто любовь настолько поглощает, что он/она посвящает все свое время, ожидая короткого взгляда любимого/ой, при этом игнорируя все остальное: работу, друзей, семью. Любовник/ца, состоящий/ая в связи на стороне, может уйти от своего/ей супруга/и, может избегать близости для того, чтобы утаить секрет, может отказываться от супружеской терапии, может намеренно осложнять супружеские отношения только для того, чтобы нивелировать свою вину и оправдать связь.

Какими бы разнообразными ни были обстоятельства, опыт всегда один и тот же: любящий идеализирует любимую, обуян ею, часто не желает ничего, кроме как провести остаток жизни, наслаждаясь ее близостью.

Для того чтобы развить эмпатические отношения с влюбленными пациентами, вы не должны терять из вида то, что их чувства совершенно чудесны: восторженное блаженное слияние; растворение одинокого «я» в восхитительном «мы» может быть одним из величайших переживаний в жизни пациента. В таких случаях рекомендуется показывать, что вы понимаете состояние их души, воздерживаясь при этом от критики золотого ореола, окружающего их возлюбленного.