Торвальд Олафсен - Научный материализм [СИ]

Также я узнал, что попытки пересмотра учения Маркса в левых кругах принято называть ревизионизмом, причём это слово употребляется с негативным окрасом. Я был удивлён этому обстоятельству, ведь ревизия — это проверка чего-либо на наличие ошибок и это обязательная составляющая критического мышления, а значит, научного метода, а значит, эффективного познания бытия. Но на левых медиаресурсах мне объяснили, что ревизионизмом называют попытку пересмотреть марксизм-ленинизм с ненаучных позиций и несправедливо подорвать его авторитет. Мне показалось, что это неэффективное использование термина, и я стал спрашивать, как в таком случае следует называть пересмотр учения с научных позиций. Насколько же я был обескуражен, когда не смог получить никакого другого ответа, кроме слова «развитие». Фактически множество людей пытались донести мне, что однажды написанные Марксом труды можно либо дополнять и развивать, либо ненаучно оспаривать, а ошибок в них быть не может, потому что они непогрешимы и содержат знание о бытии, приближенное к совершенному.

С надеждой я обратил своё внимание в сторону тех, кого называли ревизионистами, ведь если кто-то всё же решается критически оценивать труды классиков, то среди них есть больше шансов встретить эффективно мыслящих людей, с которыми можно было бы договориться. Но к своему великому сожалению, я убедился, что даже такие лидеры левых сил постоянно используют в спорах аргументы вроде «но ведь Маркс писал», «но ведь Ленин говорил». Это всё тот же догматизм и прямое нарушение научного метода, ибо любая мысль должна рассматриваться на состоятельность сама по себе, посредством проверки её соответствия законам логики и эмпирическому знанию. Попытка придать высказыванию убедительности через ссылку на авторитет приучает мыслителя к неэффективному способу мышления и обнуляет ценность его дальнейших рассуждений. Распространение такого подхода всегда заканчивается столкновением разных авторитетов, на которых ссылаются участники спора, и разделением людей на конкурирующие или враждующие группы. Ровно это и наблюдается в левой среде, и то обстоятельство, что некоторые социалисты берут на себя смелость критиковать Маркса, не смогло исправить ситуацию в целом.

Весь этот раздор в рядах левого движения напомнил мне короткий рассказ, который я прочитал в детстве. В нём маленький мальчик, проснувшись утром, задумал вершить великие добрые дела. Сестра хотела отвлечь его от мыслей просьбой поиграть с ней, мать просила помыть посуду, и отец также просил помочь ему в чём-то. Мальчик отмахнулся от них всех и продолжал думать, что бы такого сделать великого и доброго. Не придумав ничего удовлетворительного, он обратился за советом к бабушке, и та сказала ему: «Поиграй с сестрёнкой, вымой посуду и помоги отцу». Подобно этому мальчику, левые активисты стремятся учредить некий благополучный общественный строй, но при этом они не обладают теорией, которая позволила бы им начать хотя бы с такой малости, как согласие в собственных рядах. В итоге каждый левый идеологический центр спешит собрать под свои знамёна и лозунги побольше последователей, видимо, рассчитывая, что в благоприятный момент к власти придут именно они и им не придётся ни с кем считаться при определении дальнейшего общественного уклада. При этом доступная информация о действующих марксистских кружках и посещение их моими учениками позволили сделать вывод, что они устроены таким образом, чтобы не принимать критику. В них ведётся обучение новичков исходному учению Маркса и в ряде случаев новым современным взглядам на марксизм, а дискуссии происходят только для закрепления озвученного на лекциях материала. Попытки задавать проясняющие вопросы о спорных моментах учения и завести о них разговор в большинстве случаев не приветствуются, и организационно для них не предусмотрено время. Человек других взглядов, который усомнился в своей картине мира и нуждается в оценке альтернативных точек зрения, чаще всего не найдёт в марксистском кружке ничего полезного для себя. По всей видимости, почти все такие кружки служат только для наполнения сознания новичков нужными установками и определениями для их формального причащения к движению, а позиция лидеров по отношению к инакомыслию выражается простым пожиманием плеч и дистанцированием.

Когда я попытался внимательно послушать дискуссии социалистов в надежде почерпнуть что-нибудь полезное для себя, почти в каждом случае я столкнулся с обилием очень спорных тезисов, которые, на мой взгляд, не вели к приближению светлого будущего. Приведу здесь примеры из всего одной недавно услышанной мной беседы, где речь вёл очень эрудированный популяризатор марксизма-ленинизма с образцовой выучкой:

1. В этой беседе прозвучало определение: коммунист — это тот, кто соединяет научный коммунизм с рабочим движением. Оно выглядит для меня довольно странно, потому что слово «коммунист» происходит от слова «коммуна», которое означает приблизительно то же, что и слово «социум» — община, общество. Слово «коммунист» в своём прямом значении подразумевает человека, для которого главной ценностью являются интересы общества, в котором он проживает. Это означает, что такой человек должен стремиться заботиться о благополучии своих ближних, направляя на это свои основные усилия. Осмелюсь предположить, что именно такой смысл изначально вкладывали в термин его авторы, и весьма любопытным образом это совпало бы с позицией человека, который осознал связь общественного блага с персональным. Когда определение подменяет стремление к общественному благу на осознание некой связи между двумя явлениями, это превращает учение из прикладного и созидательного в оторванное от жизни книжно-философское и лишает его ясного вектора. При этом автор высказывания сам же в этой беседе привёл пример, что высказывание Ленина «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны!» следует воспринимать не как актуальное определение коммунизма, а как агитационный лозунг, то есть он понимал необходимость ответственно обращаться с определениями и всё же так странно описал коммунистов.

2. В беседе прозвучало утверждение, что философию Гегеля необходимо изучать, поскольку это необходимо, чтобы понять учение Маркса. Это же утверждение мне приходилось слышать и от некоторых других левых. Но тексты Маркса никогда не были непонятными для меня — научный метод позволяет хорошо осмыслить его идеи и сравнить их с реальностью и накопленным знанием. От других достаточно образованных людей я также не слышал жалоб, что идеи Маркса не поддаются осмыслению. При таком состоянии вещей неочевидно, зачем труды Гегеля рекомендуются к прочтению. Если автор высказывания считал Гегеля изобретателем единственно верного способа мыслить, без которого невозможно постичь истинно полезное учение, то в этом я не смог бы с ним согласиться, потому что мне удалось освоить много полезных знаний и добиться весьма изрядной эффективности без гегелевского философского метода, а лишь довольствуясь наследием Аристотеля, Архимеда, Аль-Хорезми, Лейбница и других учёных мужей. Если же учение не поддаётся освоению при помощи обычного научного метода и требует принятия некоторого особенного способа мышления, то оно таким образом лишь дискредитирует само себя. Что касается трудов Гегеля вообще, они в основном наполнены оценочными суждениями об идеальном. Если среди них имеется некая частица рационального смысла, её следовало бы выделить и опубликовать отдельной компактной статьёй, как, кажется, собирался сделать Маркс, а не рекомендовать людям источник, где под видом знания подаются высказывания вроде «бытие есть та абстрактная неопределённость и непосредственность, в которой оно должно служить началом».