Роджер Смит - Чувство движения. Интеллектуальная история

« Аллегория танца. Нынче надо считать главным признаком большой культуры вот что: когда человек обладает такой силой и гибкостью, чтобы, с одной стороны, сохранять чистоту и строгость в познании, а с другой, в иные моменты, уметь признать как бы преимущество в сто шагов за поэзией, религией и метафизикой и глубоко ощущать их властную силу и красоту. Занимать подобную позицию между двумя столь различными интересами – дело очень трудное, ведь наука требует абсолютного господства своего метода, а если это требование не удовлетворять, то возникает другая опасность – безвольных шатаний между двумя различными побуждениями. Так вот: можно на мгновение приоткрыть решение этой трудной проблемы хотя бы с помощью аллегории: для этого надо припомнить, что танец – не то же самое, что вялое шатание между двумя различными побуждениями. Высокая культура будет выглядеть подобной отважному танцу: потому-то, как уже говорилось, для нее и нужно так много силы и гибкости» (Ницше, 2011, с. 208–209) [297] Говоря о науке, Ницше имел в виду все систематические дисциплины, включая те, что теперь называются гуманитарными, а не только естественные. .

Представляется, что в новейшей истории социальный авторитет притязаний науки на знание истины заставил иные формы познания занять оборонительную позицию. Иные формы, такие как «прозрения», обнаруживаемые в «силе и красоте» поэзии, «раскачивались на ветру» моды, возможностей и капитала. Поэтому Ницше обратился к идее силы движения, «Дела», танца, который не колеблется, а утверждает себя таким, какой он есть.

У современных критиков есть слово для обозначения исполнительского искусства, которому удается вызвать ощущение реальности – «присутствие». Это момент «околдованности». Ранее Мерло-Понти использовал такую лексику для описания мира, воспринимаемого через «присутствующее» тело, для разговора об отношениях, обычно существующих в перцептивной деятельности (Мерло-Понти, 1999). Впоследствии язык «присутствия» привлек представителей как эстетики, так и эзотерики. И это слово стало обозначать полностью реализованный опыт, связанный с некоей вещью или событием. Оно напоминает о главном моменте христианской литургии, когда на верующих нисходит Святой Дух и ощущается его «присутствие». Моделью присутствия, как оно воспринимается во время хорошей прогулки, является движение с гармоничным соотношением между силой и сопротивлением. Как считал Фредерик Гро, эстетический смысл прогулки не в том, чтобы куда-то прийти. Скорее, он в том, чтобы достичь «присутствия», он в самом движении, столь свойственном человеку, в его отношении к пейзажу или даже просто к вещам. Что касается политико-экономических коннотаций этого слова, Гро утверждал, что «присутствие» – это вам не «товар» (Gros, 2014).

.

В истории постижения чувства движения я вижу историю интеллектуальной культуры, поддерживающей мысль о человеке как о динамической составляющей мира. В результате появляется история, в которой субъект обладает «знанием» благодаря своему воплощенному участию, а не история науки, где рассматривается обособленная и объективная рациональность. Такой выбор исторического изложения вновь подтверждает старую мысль, что достижения современной науки зависят от отбора и абстрагирования. Льюис писал: «В любой науке конкретное Реальное лишено всех своих качеств, за исключением именно тех, которые нужны науке для собственных построений» (Lewes, 1874–1875, vol. 1, p. 344). История чувства движения, включая историю неопределенного и непринужденного, но возникающего повсеместно «языка» силы и жизни, добавляет красок в картину настойчивых попыток преодолеть абстракцию.

Так мы возвращаемся к тому, с чего началась эта глава. Во многих приведенных здесь исторически значимых текстах чувство движения оценивалось высоко; оно считалось самым верным путем познания «реального». Та же оценка имплицитно дается и в целом ряде современных работ о воплощенном исполнительском искусстве. Максин Шитс-Джонстон, танцовщица и философ, писала (споря с Мерло-Понти):

«В сущности, то, что существует, <���…> это не мир и не тело. То, что существует, – это движение, движение, в котором и через которое воспринимаемый мир и действующий субъект конституируются, то есть такое движение, в котором и через которое мы осознаем и мир, и самих себя» (Sheets-Johnstone, 2011, p. 119).

Подобные мысли возникали раньше и сохраняются в обыденном языковом выражении до сих пор. Отдавая должное ощущению действия, которое присуще обычному человеку, альпинисту или танцору, столь разные философы, как Гуссерль и Уайтхед, решили вновь обратиться к тому, что реально присутствует в нашем осознанном восприятии [298] Упоминания «обычного человека» с антропологической точки зрения всегда «слепые». Выяснение, как истолковывается действие в различных культурах и истолковывается ли вообще что-то, напоминающее понятие «агент-ности» западного мира, относится к задачам эмпирических исследований. Понятно, что я говорю «со своей колокольни». Но, если это и так, то эти же слова можно отнести и к другим рассмотренным мною философам. Отсюда возникают трудные и противоречивые вопросы о составе таких психологических категорий, как англ. mind (ум/рассудок/разум), англ. consciousness (сознание), англ. sensation (ощущение/чувство), англ. intelligence (интеллект/рассудок/разум) и прочие – не говоря уж об англ. psychology (психология). .

Описывая осознавание, Гуссерль противопоставил свободное действие и сопротивление ему (поразительно, как близок он был к культуре философии жизни начала XX века). Действие присутствует во всех вещах:

«Есть действие вещей, лишенное сопротивления, то есть сознание возможности, которая не встречает сопротивления; и есть действие как преодоление сопротивления, действие, в котором присутствует свое „против чего-то“ и соответствующее сознание способности преодолеть сопротивление. Есть (всегда с точки зрения феноменологической) градиент сопротивления и силы для его преодоления, континуум „активной силы“ против „инерции“ сопротивления <���…> В сущности, вещи „активны“ по отношению друг к другу, имеют „силы и контрсилы“ по отношению друг к другу, сопротивляются друг другу» (Husserl, 1989, p. 270–271).

Гуссерль утверждал, что «каузальность» относится к сущностной конституции вещи и что «характер» каузальных отношений возникает с «эмпирической апперцепцией» этих отношений. Он объявил, что восприятие силы целостно и дано через отношения. В «философии организма» Уайтхеда основой систематической метафизики, метафизики процесса, стало сравнительное знание: «Вся доктрина ментальности – от идеи Бога и далее по нисходящей – сводится к тому, что это есть модифицирующая агентность» (Whitehead, 1969, p. 382). И эта «модифицирующая агентность» рассмотренных в нашей книге авторов, так сказать, явила себя в историческом сюжете, посвященном чувству движения.