Роджер Смит - Чувство движения. Интеллектуальная история

Сочинения Бэна и особенно Спенсера читали не только на английском языке. Книга Теодюля Рибо «Современная английская психология» (Ribot, 1870), посвященная британским психологам, стала важным кирпичиком в доме, который автор строил для научной психологии во Франции при поддержке Ипполита Тэна (Taine), исследовавшего психологию для получения знания, необходимого в понимании истории (Brooks, 1998; Carroy, Ohayon, Plas, 2006, ch. 2; Richard, 2013). Рибо и Тэн выступали против царившей во Франции во времена Второй империи эклектической психологии, которая отождествляла активность «я» со свойствами души. Бэн и Спенсер показали поборникам «новой психологии», что следует видеть в основе познания самостоятельную деятельность «я», на чем настаивал Мен де Биран, не обращаясь к религиозным категориям понимания.

Ситуация в России была в чем-то схожей. И. М. Сеченов, психолог, человек, способствовавший прогрессу медицины, читал Спенсера, возможно, в переводе и использовал его рассуждения для развития нерелигиозной, научной психологии в противовес психологии души, которой ведала православная церковь (Сеченов, 1903). Как будет показано далее (в главе 9), неслучайно именно Сеченов ввел в России понятие мышечного чувства.

Абстрактные рассуждения Спенсера отличались от того, как чувствовали реальность простые люди, лишь по стилю изложения, но не по сути. Ощущение реальности в результате осязания и движения, викторианцы находили во всем, начиная от дверных молотков кончая шрифтом Брайля, от переполненного желудка до легкого прикосновения пальцев. Пользующийся большой популярностью писатель Уилки Коллинз прекрасно проиллюстрировал это, увязав философию с обыденной жизнью. Его слепая героиня, мисс Лусилла Финч, восклицала: «Вы, люди, наделенные зрением, придаете столь абсурдное значение своим глазам! Ставлю свое осязание, друг мой, против ваших глаз как гораздо более надежное и гораздо более разумное чувство из этих двух» (Collins, 1995, p. 220, 414) [111] Хедер Тилли (Heather Tilley) познакомила меня с мисс Финч и использовала эту цитату в приглашении на конференцию «Викторианское тактильное воображение» (19–20 июля 2013 года) в Биркбек (Лондонский университет), что явилось огромным стимулом в моей работе. Некоторые материалы конференции см.: Tilley, 2014. . Для мисс Финч осязание, а не зрение было источником «надежного» и «разумного» знания. И потому из-за слепоты она не была «бедной», как считали ее соседи, но, напротив, «богатой» особенным богатством. Однако, рисуя ее портрет, Коллинз не раскрывал осязание в подробностях и не определял в нем место чувству движения. Читателей, как впоследствии в значительной степени исследователей, интересовали различные виды социально обусловленных случаев осязания с эмоциональной или познавательной нагрузкой – прикосновение к себе, касание любимого человека, рукопожатие, прижатие щеки к щеке, прикосновение к предметам домашнего обихода и многие другие. Мисс Финч, к примеру, хорошо понимала метафоры, связанные с осязанием: говоря о своих руках, она воображала, как «эти вытянутся далеко-далеко на невероятную, неслыханную длину! Вот чего мне хотелось бы! <���…> Только бы дотянуться и дотронуться до звезд» (Collins, 1995, p. 220). (Вспомним такие выражения, как «через тернии к звездам», «достать звезду с неба», «звезд с неба не хватает».) Благодаря богатству культуры осязания философы и психологи обращались к метафорам осязания и движения, чтобы усилить ощущение подлинности образов. Они заново формулировали то, что люди и так понимали. Было что-то «самоочевидное» в осознании движения и осязания реальности, что-то «ощутимое», преодолевавшее социальные барьеры в образовании и средствах выражения.

В 1880 году Уильям Джеймс высказался по поводу теории «чувства воли, мышц и силы», и тон его был явно насмешлив. Он также заметил: «Если мы захотим лишить Природу всех антропоморфных качеств, ни от какого мы не избавимся быстрее, чем от ее „Силы“» (James, 1920, p. 214–216). По мнению многих ученых конца XIX века, это прозвучало приговором такому способу рассуждений, который связывал человеческую волю, мышечное чувство, чувство силы, положения о каузальной силе и динамические концепции природы с уходящими в историю ненаучными мнениями. Легко представить себе, что сегодня большинство ученых согласились бы с таким суждением: авторы, связывающие мышечные ощущения с чувством силы, просто пошли по неверному пути. И все же я далее остановлюсь на этой теме подробнее и постараюсь пересмотреть это мнение. Вопросы вставали гораздо более широкие, чем простой отказ от того, что считалось устаревшими взглядами.

Знание, приписываемое мышечному чувству, как и знание сил, поддерживало убежденность в реальной каузальной активности в мире. В понимании христианского автора Хьюэлла это знание подтверждало могущество Бога и Божий промысел в Его Творении. Интуитивное осознание усилия, действующего против сопротивления – сенсорное восприятие, данное в мышечном чувстве – по-видимому, обосновывало древнюю аналогию между волей человека и волей Божьей. Доводы были следующие: так же, как человек познает свое «я» в качестве каузальной агентности, он может познать и Бога, действующего через силы природы как Первопричина; и так же, как человек знает, что Бог есть Первопричина, он знает, что человеческая воля и силы природы являются второстепенными, но божественными причинами, осуществляющими провиденциальный замысел.

Рассуждения такого рода не стихали в викторианскую эпоху. Они особенно очевидны в работе лондонского физиолога, психолога, естествоиспытателя и унитарианского христианина Уильяма Бенджамина Карпентера. Следует отметить, что он был центральной и отнюдь не второстепенной фигурой в научном сообществе тех лет (например, он был одним из тех авторитетных ученых, от которых Чарльз Дарвин ждал поддержки своей эволюционной теории).

Выступая в 1872 году с президентским обращением перед Британской ассоциацией развития науки, Карпентер позаимствовал название своей речи «Человек – истолкователь природы» у Хьюэлла (Carpenter, 1888) [112] Хьюэлл ввел новый раздел под названием «Человек – истолкователь природы» (Whewell, 1847, 2nd edn., vol. 1, sect. 2, ch. 9). О вкладе Карпентера в дискуссию о воле в контексте распространения научного натурализма и дискуссий об автоматизме см.: Smith, 2013b; данная глава основывается на этом исследовании. Об использовании Карпентером понятия силы для связи между сознанием и телом см.: Smith, 2004. . В этой речи, как и в других сочинениях, Карпентер начинает борьбу с тем, что он считал материализмом ученых-естествоиспытателей, таких как Г. Спенсер, Т. Г. Гексли и Джон Тиндаль. Будучи ученым, но выступая против сведения наукой психической жизни к нервным функциям, Карпентер утверждал, что «физиолог видит столь же ясно, как и метафизик, что вне всего этого [нервного] механизма и над ним существует сила – воля, которая, и в сознании, и в теле может использовать автоматические свойства для выполнения собственных целей» (Carpenter, 1871, p. 192). Перед лицом, как ему казалось, чрезмерных претензий ученых он переформулировал мнение Хьюэлла, недавно повторенное уважаемым, но престарелым астрономом сэром Джоном Гершелем, о том, что существует непосредственное знание «динамической каузальности» («действующей каузальности»). Это факт, полагал Карпентер, что в напряжении, приложимом к сопротивлению, есть осознание активной силы. В результате, продолжал он, «человек науки сегодня имеет возможность вывести таким образом определенную идею из той действующей каузальности, которую постоянно отрицали логики, но которую здравый смысл человечества повсеместно признавал» (Carpenter, 1875, p. 693) [113] Вступая в спор с «логиками», Карпентер, вероятно, имел в виду понимание каузальности Миллем как «постоянного узла». .