Эрик Кандель - Расстроенная психика. Что рассказывает о нас необычный мозг

Факты в двух сценариях одинаковы: один человек должен погибнуть, чтобы спасти пятерых. Если бы наши решения были совершенно рациональны, мы действовали бы одинаково в обеих ситуациях. Мы столкнули бы человека с моста с той же легкостью, с которой перевели бы стрелку. И все же почти никто не заявляет о своей готовности сбросить человека на рельсы. Оба решения ведут к одинаково жестокому исходу, но большинство людей считает одно из них нравственным, а другое называет убийством.

Грин считает, что сталкивание человека с моста нам кажется неправильным, потому что это уже прямое убийство: непосредственное использование нашего тела для причинения вреда его телу. Он называет это личным решением морального характера. В отличие от этого, направляя вагонетку по другому пути, мы никому не вредим непосредственно. Мы просто переводим стрелку, а причинение этим смерти кажется косвенным. В этом случае мы принимаем обезличенное решение морального характера.

Особенно интересным этот мысленный эксперимент делает то, что наш мозг запрограммирован разделять личные и обезличенные решения морального характера, хотя граница между ними не такая уж и четкая. Неважно, в какой культуре мы живем и какую религию исповедуем: два сценария с вагонеткой запускают разные профили активности в нашем мозге. Когда Грин спрашивал участников исследования, переведут ли они стрелку, у них запускался механизм сознательного принятия решений. Определенный круг областей мозга рассматривал разные альтернативы, отправлял вердикт в префронтальную кору, и люди выбирали наилучший вариант. Их мозг быстро понимал, что лучше убить одного человека, чем пятерых.

Однако когда участников спрашивали, готовы ли они столкнуть человека на рельсы, активировался другой круг областей мозга. Эти области занимаются обработкой эмоций – как собственных, так и чужих. Участники исследования не могли обосновать свои моральные решения, но принимали их без колебаний. Иными словами, они лишь чувствовали , что сталкивать человека с моста неправильно.

Это исследование показывает, каким неожиданным образом наши моральные суждения определяются бессознательными эмоциями. Хотя мы и не можем объяснить свои внутренние импульсы – мы понятия не имеем, почему у нас выскакивает сердце или скручивает желудок, – они все равно на нас воздействуют. В то время как страх и стресс могут приводить к агрессии, боязнь навредить другому человеку может удерживать нас от проявления жестокости.

Исследования других людей с повреждениями мозга, подобными травмам Эллиота и Гейджа, то есть затрагивающими вентромедиальную префронтальную кору, позволяют предположить, что эта часть мозга крайне важна для включения эмоций в процесс принятия решений. Если это действительно так, то можно ожидать, что такие люди будут решать “проблему вагонетки” иначе. Возможно, они сочтут ее чисто арифметической задачей. Пять жизней или одна? Само собой, следует использовать толстого человека, чтобы остановить вагонетку. И действительно, сталкиваясь с такой мысленной дилеммой, люди с поврежденной вентромедиальной префронтальной корой в четыре или пять раз чаще решают “столкнуть парня с моста” в интересах большинства.

Это открытие поддерживает теорию о том, что разные типы морали “закреплены” за разными системами мозга. С одной стороны, у нас есть эмоциональная система, которая встревоженно восклицает: “Нет, не делай этого!” С другой стороны, у нас есть система, которая говорит: “Мы хотим спасти как можно больше жизней, поэтому пять жизней в обмен на одну – удачный расклад”. У обычных людей эти моральные установки состязаются друг с другом, но у людей с повреждениями мозга, как у Гейджа, одна моральная система отключена, а вторая невредима.

А что насчет психопатов – людей, которые не испытывают затруднений с решением сбросить кого-нибудь с моста? Исследования психопатии показывают, что она представляет собой первым делом эмоциональное расстройство с двумя определяющими характеристиками: антисоциальным поведением и недостатком эмпатии. Первая может приводить к чудовищным преступлениям, а вторая – к неспособности раскаиваться после их совершения.

Кент Кил из Университета Нью-Мексико возит по тюрьмам мобильный фМРТ-сканер, чтобы исследовать мозг заключенных: дело в том, что у многих из них стандартизированные опросники выявляют психопатические наклонности. Кил хочет понять, можно ли использовать моральное мышление (или его отсутствие), чтобы разобраться в психике психопатов, и можем ли мы, разобравшись в ней, больше узнать о моральном мышлении.

Согласно теории Грина, психопаты не испытывают эмоциональной реакции, сообщающей на чувственном уровне, что сталкивать человека с моста как-то неправильно. Вероятно, они ориентируются лишь на цифры, сравнивая одну жизнь с пятью. Однако психопаты отличаются от людей с травмированным мозгом: психопаты всячески стараются казаться нормальными, сливаться с общим фоном. Чтобы уловить их истинные мысли, Кил наблюдает не только за тем, что делают заключенные, но и за тем, как быстро они это делают. Например, психопату под силу скрыть эмоциональную реакцию на стимул – слово или изображение, – но он не сможет сделать это достаточно быстро, и нейровизуализация зафиксирует его изначальную реакцию.

С помощью нейровизуализации Кил обнаружил, что у заключенных-психопатов в лимбической системе и в непосредственной близости от нее сконцентрировано больше серого вещества, чем у заключенных без психопатических наклонностей и людей без тюремных сроков. Лимбическая система, в которую входят миндалевидное тело и гиппокамп, объединяет области мозга, ответственные за обработку эмоций. Для заключенных-психопатов характерны также повреждения нейронных путей, связывающих лимбическую систему с лобными долями коры. Кил отмечает, что в нескольких исследованиях у заключенных-психопатов выявили сниженную активность соответствующих нейронных сетей при обработке эмоций и принятии решений морального характера 113 .

Если психопатическое поведение имеет биологическую основу, как тогда быть со свободой воли и личной ответственностью? Можно ли сказать, что заложенные в нас природой нервные процессы неумолимо приводят к принятию определенных решений, или же последнее слово остается за нашим сознательным представлением о морали, то есть за когнитивной психической функцией?

Этот вопрос приобретает особую важность в системе уголовного правосудия. Судьи обращаются к психологам и нейробиологам, чтобы те помогли им понять смысл научных открытий и их ограничения. Они хотят знать, достаточно ли надежны эти открытия, как их можно соотнести с поведением и как использовать в суде, чтобы система юстиции стала справедливее. Так, недавно Верховный суд США пришел к выводу, что пожизненное тюремное заключение несовершеннолетних преступников без права на условно-досрочное освобождение противоречит конституции. Судьи сослались на открытия в сфере наук о мозге, демонстрирующие, что у подростков и взрослых в контроле поведения участвуют разные области мозга.