Дэмион Сирлз - Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения

Вот почему необходимость смириться с тестом Роршаха – ключевой пункт как для его защитников, так и для скептиков. Герман Роршах более, чем кто-либо другой, обладал чувством конкретных границ возможностей теста, но также и широким пониманием перспектив, которые тест открывал для человеческого разума.

И в завершение — последний психолог и последнее чернильное пятно.

К тому времени, когда доктор Феррис проводил со мной тест Роршаха, его набор чернильных пятен некоторое время пролежал без дела. Доктор признавал, что тест должен быть стандартизован для использования в диагностических и правовых условиях. Но Феррису также казалось, что система Экснера «высосала из теста Роршаха часть жизни»: простой подсчет «теряет человеческий облик». Феррис предпочитал проводить анализ содержимого – самый, по его мнению, «интересный и психоаналитический подход», именно тот, который отвергала техника, базирующаяся на цифрах.

Однако есть и другие причины, по которым Феррис не использует тест Роршаха. Он работает с подсудимыми в системе уголовного правосудия и не хочет обнаруживать ничего, что могло бы отправить их в тюрьму. Последний тест Роршаха, который он проводил до моего, проходил в тюрьме. Большинство тестируемых заключенных имеют тревожные показатели профиля, что неудивительно, поскольку тюремная обстановка – самая неприятная, в какой только может оказаться человек. Феррис работал с молодым афроамериканцем, которого судили за ношение оружия. Его брат незадолго до этого был застрелен в Южном централе, гетто Лос-Анжелеса, и парень знал, что на него тоже идет охота. Он вел себя «злобно и враждебно», как и любой человек в таких обстоятельствах, так зачем же проводить с ним тест? «Нужно было постараться рассказать его историю, – сказал доктор Феррис. – Вы не пытаетесь узнать, насколько обеспокоены люди, до тех пор пока перед вами не встает задача диагностировать их и определить, нуждаются ли они в лечении». Но никто не собирался проводить с тем парнем никакой терапии, кроме одной: запереть его в камере и выбросить ключ.

Как могло бы выглядеть «совершенствование теста Роршаха» в случае с тем подсудимым? Не корректировать оценки, компилировать улучшенные нормы, устанавливать новые правила процедур проведения или переделывать сами изображения, а использовать их для того, чтобы помочь, как принято в гуманном обществе, в рамках предоставления доступа к психиатрическому лечению каждому, кто в нем нуждается. Можно сказать, что, отказываясь проводить со своим клиентом тест Роршаха, доктор Феррис скрывал правду, но правда существует в контексте того, для чего ее собираются использовать, – и это может быть принятие решения о том, нужна ли кому-то помощь или нужно отправить его в тюрьму.

Чтобы избежать тупиковых противоречии, возникавших вокруг теста Роршаха в былые годы, и использовать потенциал теста для понимания механизмов работы нашего разума, мы должны четко определить, чего ждем от него. Должны вернуться к широкому гуманистическому видению Германа Роршаха.

И наконец, карточка I.

В январе 2002 года стало известно, что сорокадвухлетний Стивен Гринберг из калифорнийского Сан-Рафаэля более года развращал двенадцатилетнюю Басю Каминску. Она была дочерью одинокой иммигрантки, которая жила в одной из квартир, принадлежащих Гринбергу. Позднее выяснилось, что мужчина начал развратные действия, когда девочке было еще девять лет. Полиция явилась к нему домой с ордером на обыск. Через несколько часов он поехал на своем новеньком «Лексусе» в муниципальный аэропорт Петалума, сел в одномоторный самолет и врезался на нем в гору Сонома, оставив за собой в СМИ небольшую волну паники на тему сексуальных преступлений против детей и суицида.

Здесь, в отличие от примера, с которого я начал эту книгу, имена и характерные детали не были изменены. Бася хочет, чтобы ее история была рассказана.

Когда Бася наблюдалась у психолога, ее стремление к отрицанию и нивелированию своих проблем сделало практически бесполезными тесты, основанные на самоотчетности. Она занижала симптомы в процессе работы с детским контрольным списком травматических симптомов, Индексом депрессии Бека, Шкалой безнадежности Бека, Шкалой выявления детского беспокойства и Шкалой детской самооценки Пирса-Харриса, а также в разговорах с психологом сказала, что не испытывает к Гринбергу ни хороших, ни плохих чувств, и утверждала, что эти события остались позади и она предпочла бы их не обсуждать. Лишь два теста дали правдоподобные результаты. Ее коэффициент интеллекта, измеренный по детской шкале интеллекта Векслера (Wechsler Intelligence Scale for Children или WISC–III), был чрезвычайно высоким. А ее оценки Роршаха выявили эмоциональное бегство, наличие меньшего количества психологических ресурсов, чем можно было подумать исходя из ее поведения, и глубокое повреждение чувства самоидентификации.

Ее первый ответ на карточку I – ответ, который часто интерпретируется как выражение отношения к самому себе, – был чем-то поверхностным и обычным, но в то же время достаточно искаженным. В этой карточке часто видят летучую мышь, хотя и не так часто, как в пятой. Бася же увидела летучую мышь с дырявыми крыльями: «Смотрите, вот голова, крылья, но они все испорчены, покрыты дырками. Похоже, кто-то напал на летучую мышь, и это печально. Крылья обычно выходили отсюда. Сейчас образ кажется нарушенным по сравнению с тем, каким он должен быть». Остальная часть теста, ответы и оценки, подтвердили это первое впечатление. Обследовавшая девочку психолог написала в своих заметках: «Очень разбита и изо всех сил держится за свою защитную оболочку изощренности». В отчете было сказано, что Бася «явно эмоционально разбита в результате травмирующих обстоятельств, несмотря на ее внешнее спокойствие и возражения в пользу обратного».

Бася в конце концов подала судебный иск о выплате компенсации за ущерб из состояния покойного Гринберга, а четыре года спустя дело дошло до суда. Юристы Гринберга пытались использовать против нее то, что ранее она преуменьшала и отрицала неприятные факты. Затем психолог прочитала присяжным Басины ответы на тест Роршаха.

Чтобы быть убедительными в суде, доказательства должны быть достоверными, но и яркими. Судебным психологам приходилось разбираться с техническими дебатами вокруг теста Роршаха, чтобы суметь должным образом отреагировать на критику, подобную той, что содержится в книге «Что не так с тестом Роршаха?», но они должны уметь избегать втягивания в эти дебаты в принципе. Исследования показывают, что клинические мнения в повседневной речи более убедительны, чем статистические или методологические подробности. Парадоксально, но чем более количественно впечатляющими и экспертными являются показания, тем они более скучны, и присяжные, придя в недоумение, отклонят их или проигнорируют.