Карл Юнг - Нераскрытая самость

Это важное наблюдение, ибо многие люди переоценивают роль силы воли и полагают, будто все, что происходит в их разуме, происходит исключительно по их желанию. Необходимо научиться различать намеренные и ненамеренные содержания . Первые проистекают из эго-личности, тогда как вторые возникают из источника, который не тождественен эго, то есть из сублиминальной части эго, из его «другой стороны», которая в некотором смысле представляет собой второго субъекта. Существование этого другого субъекта ни в коем случае не является патологическим симптомом; это совершенно нормальное явление, которое можно наблюдать в любое время и в любом месте.

Однажды мы с моим коллегой обсуждали поступок другого доктора, который я охарактеризовал как «совершенно идиотский». Этот доктор был другом моего коллеги и, кроме того, приверженцем несколько фанатичной идеи, которой придерживался и мой коллега. Они были убежденными трезвенниками. В ответ на мое критическое высказывание он воскликнул: «Конечно, он осел! – Тут он осекся. – Очень умный человек, я хотел сказать». Я мягко заметил, что «осел» был первым, на что мой коллега рассерженно заявил, что никогда бы не назвал так своего друга, к тому же в присутствии «неверного». Этот человек был уважаемым ученым, но его правая рука не ведала, что творила левая. Такие люди не готовы к психологии и, как правило, не жалуют ее. Но именно так обычно относятся к голосу другой стороны: «Я не это имел в виду, я никогда этого не говорил». В конце концов, как заметил Ницше, память уступает.

Все содержания сознания были или могут стать сублиминальными, образуя таким образом ту часть психической сферы, которую мы называем бессознательным. Все побуждения, импульсы, намерения, аффекты, все ощущения и интуитивные представления, все рациональные и иррациональные мысли, выводы, индуктивные и дедуктивные умозаключения, предположения и т. д., а также чувства всех категорий имеют сублиминальные эквиваленты, которые могут частично, временно или постоянно пребывать в бессознательном состоянии. Например, человек может употребить слово или понятие, которые в другом контексте имеют совершенно иное значение, в тот момент им не осознаваемое, что нередко приводит к нелепой, если не катастрофической ситуации. Даже тщательно определенное философское или математическое понятие, которое, как нам кажется, не содержит в себе ничего, кроме того, что мы в него вложили, тем не менее несет в себе гораздо больше, чем предполагалось изначально. Это по меньшей мере психическое явление, природа которого фактически непознаваема. Даже числа, которыми мы пользуемся при счете, суть не просто числа. Они одновременно являют собой мифологические сущности (пифагорейцы даже считали их божественными), хотя, пользуясь ими в повседневной жизни, мы, разумеется, этого не осознаем.

Мы также не осознаем, что содержание таких общих терминов, как «государство», «деньги», «здоровье», «общество» и т. д., обычно шире их первоначального значения. Они считаются общими только потому, что мы предполагаем их таковыми, однако на практике им присущи всевозможные оттенки значения. Я имею в виду не преднамеренное искажение таких понятий коммунистами, а тот факт, что даже в своем буквальном значении они несут разный смысл для разных людей. Причина подобных вариаций состоит в том, что общее понятие воспринимается в индивидуальном контексте, а потому каждым человеком понимается и используется по-своему. До тех пор, пока понятия тождественны простым словам, вариации несущественны и не играют никакой практической роли. Однако когда требуется дать точное определение или тщательное объяснение, мы можем обнаружить поразительные различия не только в сугубо интеллектуальном понимании термина, но и в его эмоциональной окраске и употреблении. Как правило, такие вариации сублиминальны и, следовательно, никогда не осознаются.

Хотя от этих различий можно отмахнуться как от слишком тонких или надуманных, сам факт их существования свидетельствует о том, что даже самые тривиальные содержания сознания окутаны полумраком неопределенности. Это дает нам основание полагать, что каждое из них несет определенный сублиминальный заряд. Хотя данный аспект играет незначительную роль в повседневной жизни, его следует иметь в виду при анализе сновидений. Я вспоминаю свой собственный сон, который немало меня озадачил. Мне снилось, что какой-то человек пытается подойти ко мне сзади и запрыгнуть мне на спину. Я ничего не знал о нем, кроме того, что однажды он переиначил одно из моих высказываний, превратив его в жалкую пародию на первоначальный смысл. Подобные вещи часто случались со мной в моей профессиональной жизни, но я никогда не задумывался о том, какие чувства это у меня вызывает. Поскольку поддержание сознательного контроля над эмоциями имеет важное практическое значение, сновидение напомнило мне об этом инциденте, представив его в форме коллоквиализма. Эта фраза, достаточно распространенная в быту, звучит так: «Du kannst mir auf den Buckel steigen» (букв. «Можешь залезть мне на спину»), что означает: «Мне все равно, что ты говоришь».

Можно сказать, что данный сновидческий образ был символическим, ибо он выражал ситуацию не прямо, а косвенно, через конкретизированную разговорную метафору, поначалу мне недоступную. Поскольку у меня нет никаких оснований полагать, будто бессознательное стремится скрыть что-либо, я не должен проецировать подобное намерение на его активность. Сновидениям свойственно предпочитать яркое и живописное выражение бесцветным и сугубо рациональным утверждениям. Это, безусловно, не преднамеренное сокрытие; все дело в нашей неспособности понять их эмоционально заряженный, образный язык.

Поскольку ежедневное приспособление к реальности требует от нас точности формулировок, мы научились отбрасывать мишуру фантазий и, таким образом, утратили качество, столь характерное для первобытного разума. Примитивное мышление видит объект в ореоле ассоциаций, которые у цивилизованного человека стали более или менее бессознательными. В результате животные, растения и неодушевленные предметы могут приобретать свойства, которые белому человеку кажутся в высшей степени неожиданными. Увидев ночное животное днем, первобытный человек не сомневается, что на самом деле это знахарь, временно изменивший свой облик, или это животное-лекарь, или животное-предок, или чья-то лесная душа. У дерева есть душа и голос, а его судьба неразрывно связана с судьбой человека. Некоторые южноамериканские индейцы уверяют, что они красные арары (попугаи), хотя прекрасно знают, что у них нет перьев и они не похожи на птиц. В первобытном мире вещи не имеют таких четких границ, как в нашем. То, что мы называем психической идентичностью или participation mystique , исчезло из нашего мира вещей. Однако именно этот ореол, или «периферия сознания», как его называет Уильям Джеймс, придает красочность и фантастичность миру первобытного человека. Мы утратили этот ореол до такой степени, что, столкнувшись с ним, уже не в состоянии его распознать. Он кажется нам невразумительным, непостижимым. У нас такие вещи остаются ниже порога; когда же они появляются вновь, мы убеждены, что с нами что-то не так.