Джесс Хилл - Больная любовь. Как остановить домашнее насилие и освободиться от власти абьюзера

Наверное, поэтому с новорожденными не особо считаются, полагая, что они пребывают в блаженном забытьи, а их сознания хватает лишь на то, чтобы распознать голод, усталость или боль. Молодые мамы, пережившие домашнее насилие, иногда этим утешаются. Они думают, что их дети слишком малы, чтобы видеть и понимать, что происходит вокруг.

Такой взгляд на младенцев, глубоко засевший в умах, сейчас признан устаревшим. За последние тридцать лет произошла революция в науке о самых маленьких. В книге «Философское дитя» ( The Philosophical Baby ) философ и детский психолог Элисон Гопник опровергает мнение, будто малыши – это такие же взрослые, «только примитивные, но со временем они достигнут того же сложного совершенства, что и мы». По ее словам, маленькие дети скорее представляют собой совершенно иную форму Homo sapiens , с не менее богатым и сложным восприятием. [16] Понимаю, в это трудно поверить. Ведь младенец иногда даже не может зафиксировать взгляд на каком-то предмете, его постоянно что-то отвлекает. Но Элисон Гопник возражает: если внимание взрослого подобно прожектору, то у новорожденного сознание скорее работает по принципу лампы рассеянного света. Да, такой фонарь не очень подходит для того, чтобы сфокусироваться на одном конкретном объекте, зато прекрасно освещает пространство вокруг и делает возможным усвоение информации одновременно из нескольких источников. Психологи и нейрофизиологи поняли, что младенцы «больше, чем мы думали, учатся, и кроме того, больше фантазируют, больше принимают участие в окружающей жизни и больше переживают ее события». [17] Они умеют даже (хотя бы на несколько месяцев) сохранять память о конкретных событиях. Иными словами, это вовсе не беспамятные сгустки эмоций и инстинктов.

Венди Банстон работает с младенцами из семей, где применялось домашнее насилие. Эта исследовательница с ярко выраженным австралийским акцентом отличается очень трезвым взглядом на вещи. Она уже двадцать пять лет проповедует научно доказанную истину: малыши тонко чувствуют жестокую среду. Банстон утверждает, что они не могут не обращать на это внимание. Маленькие дети в сенсорном смысле, как губки, – впитывают все, что происходит вокруг, так как постоянно учатся адаптации и искусству выживания. В доме, где есть агрессия, все воспринимают абьюзера однозначно – как источник угрозы и опасности. Но для малыша опасность может представлять и тот, в ком он остро нуждается. Если, скажем, мать, находится в постоянном страхе или регулярно не приходит на его зов, маленький человек понимает, что она не в состоянии его защитить. Банстон организует групповые занятия для мам с младенцами, и там ей довелось замечать, как дети начинают искать замену матери, не проявляющей достаточно заботы. Они чувствуют, что другой человек более расположен к ним и в этом смысле более надежен. Представьте, что вы не можете ходить и говорить (и даже ползать), и при этом осознаете , что тот человек, от которого зависит ваше выживание, не придет к вам на помощь. В таких страшных условиях растет еще не владеющий речью малыш в семье, где есть домашнее насилие.

У взрослого внимание сфокусировано на объекте, как прожектор, а у младенца оно работает по принципу лампы рассеянного света, освещающей пространство вокруг.

Когда младенцу регулярно не хватает чувства безопасности и эмоционального контакта с близкими, он переходит к другому режиму существования – повышенной тревожности, обеспечивающей выживание. Мозг затопляют химические реакции, призванные помочь справиться со страхом. Если все это длится долго, со временем в сознании юного существа образуются стойкие связи, помогающие адекватно реагировать на постоянный хаос окружающей среды. Венди Банстон и Робин Скетчли пишут, что захваченный страхом мозг новорожденного «ограничен в построении новых связей и выбирает прежде всего те, которые обеспечивают выживание». [18] Человек учится жить так, будто постоянно находится под прицелом. Мозг реагирует на малейшие намеки на опасность. Это примитивный тип функционирования, направленный исключительно на самозащиту. Миндалевидное тело откликается на стимулы раньше, чем включатся аналитические отделы серого вещества. Реакция последует в любом случае, вне зависимости от того, является ли угроза реальной или лишь кажущейся [98] Это не значит, что столкнувшиеся с домашним насилием в младенчестве обречены всю жизнь страдать от его последствий. Известно, что мозг весьма пластичен. Мы умеем восстанавливаться после травмы, но исцеление травмированных внутренних систем жизнеобеспечения, как правило, идет долгие годы. Все это время приходится интенсивно работать над собой и наблюдаться у психолога. ( Прим. автора. ) . Напуганные малыши физически неспособны спрятаться – этот навык появляется у детей постарше, растущих среди агрессии. В этой области они достигают удивительного мастерства! А у малыша нет иного выбора, кроме как спрятаться «внутри» – то есть уйти в себя, замкнуться.

Эмма Гиршик, терпевшая абьюз во время беременности и первые годы жизни ребенка, очень емко описывает это состояние: «У меня нет ни одной фотографии улыбающейся дочки в первый год ее жизни. Мне казалось, что у меня очень замкнутый, лишенный эмоций, тихий и вечно испуганный ребенок. Глаза ее всегда были широко распахнуты, она никогда не смеялась. Плакала тоже редко, но и не пыталась играть и общаться со мной, не хихикала, лицо ее никогда не выражало счастья или радости». Вскоре после того как Эмма ушла от партнера-тирана, она вдруг поняла, что такое поведение дочери нельзя было считать нормальным. «Я осознала, что рядом со мной – озорная, веселая, энергичная и шумная проказница. Она всегда чем-то интересуется, любит танцевать, петь и хохотать. Теперь она всегда просыпается с улыбкой». [19]

Социальный работник Робин Лэм, которая более тридцати лет трудится в подразделении по защите детей при больнице Уэстмид в Сиднее, говорит, что родители часто неправильно интерпретируют поведение своих детей. Лэм утверждает: самую большую тревогу у нее вызывают случаи, когда ребенка характеризуют как «очень хорошего» – он всегда ведет себя тихо и никогда не плачет, даже когда родные выходят из комнаты. «Нормальный малыш так себя не ведет. Он кричит, зовет близких, требует внимания. Младенцам не нравится оставаться в одиночестве, – рассказывала Робин, пока водила меня по отделению. – Но дети, живущие в жестокой среде, – другие. Они усвоили правило: “Если буду кричать, никто все равно не отреагирует. А если и отреагирует, то с помощью насилия”».

Дети пытаются защитить себя от опасностей, с которыми сталкиваются в доме, где царит жестокость. Они, как заправские детективы, учатся мастерски распутывать поведенческие задачки, задаваемые взрослыми. «У ребенка, растущего в атмосфере абьюза, развиваются необычные способности. Он умеет отслеживать сигналы, предупреждающие о надвигающейся атаке со стороны взрослого, и очень чутко улавливает смену внутреннего настроя абьюзера, – пишет Джудит Херман. – По переменам выражения его лица, интонации, языку тела дети понимают, что надвигается волна гнева или досады, растет сексуальное возбуждение, сказывается интоксикация [от наркотика или алкоголя]». [20]