Робер Мюшембле - Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

Что же касается «ненормального» поведения, то оно становится предметом изображения лишь к концу XIX века. В это время викторианские плотины дают течь, мастурбация перестает быть идеей фикс медиков, а о гомосексуализме и «извращениях» начинают говорить чуть более открыто. Одиночные попытки сдержать поднимающуюся волну не дают результатов. Законодательная строгость соответствует мере восприятия опасности. Законы на какое-то время удерживают поток относительной либерализации нравов, но не могут изменить его направление. Французские блюстители нравственности 1880–1914 годов — это по большей части викторианцы, ностальгически вздыхающие о былых временах. Они пытаются вести уже проигранную битву. Среди законов 1881, 1882, 1898 годов, ограничивающих свободу прессы, последний устанавливает связь между «непристойностью» и мальтузианством — и то и другое рассматривается как признак морального упадка. Страх перед всеобщим падением нравов начинается еще в 1804 году, когда был принят закон о разводе, утверждающий важность личной свободы и право каждого на счастье. Порнография, на свой манер, поддерживает интерес к животрепещущим вопросам, так как в порнографических произведениях постоянно появляются развратные женщины, имеющие любовников и сгорающие от желания. От внимания порнографической литературы не ускользают самые худшие пороки: она говорит о «Третьем поле», «Извращенцах» или «Разнузданных любовниках» [394] . Цензоры чувствуют серьезную опасность и прибегают к серьезным репрессиям. Гривуазные журналы, такие как «Будуар», «Боккаччо», «Жиль Блаз», к концу 1880 года становятся основной мишенью. С 1910 года удар переносится на книги, до 1914 года возбуждается 175 судебных процессов, что в 12 раз больше, чем за предыдущие 30 лет. Законы Жюля Ферри провозглашают, что государственное образование должно быть обязательным и светским, утверждаются республиканские принципы образования, основанные на терпимости и свободе. В то же время торжествует мощная литературная цензура. Официально она говорит о необходимости защищать неокрепшее сознание бедняков, молодежи и женщин от аморального и порнографического разгула [395] , однако истинные ее цели гораздо масштабнее. Речь идет о том, чтобы помешать переосмыслению господствующей системы ценностей и остановить тех, кто больше не верит или никогда не верил в правила умолчания, нерасторжимость брака, необходимость двойного мужского стандарта и в то, что у женщин ослаблено эротическое влечение, а все супруги исключительно добродетельны.

Инцест и педофилия вызывают в наши дни всеобщее осуждение. Однако в XIX веке это было не так. Детская проституция заставляла содрогаться моралистов, но она была очень распространена, о ней говорили со смехом, что совершенно невозможно себе представить в наши дни. Оскар Уайльд однажды так сострил по поводу некоего издателя эротических книг: «Он любит только первые издания, особенно в женщинах; его страсть — маленькие девочки» [396] . Социальные контрасты тоже проявляются в этих пороках, и простонародье идет дальше, чем люди обеспеченные. Соседка одного галантерейщика из Сент-Эньяна сказала ему: «Если то, что говорит ваша дочь, правда, гильотина — слишком мягкое наказание для вас» [397] .

Многие другие нарушения общепринятых норм, которые в начале викторианской эпохи казались признаком крайней испорченности, постепенно перестают восприниматься слишком серьезно. Эталоном остается соитие двух взрослых людей противоположного пола. «Бесстыдство» или «противоестественная страсть» осуждаются. Благонамеренные англичане считают, что заниматься любовью чаще чем два раза в неделю могут только распущенные люди, подобные животным. Моралистов преследует страх разбудить животное, которое дремлет в глубине человеческого существа. Во Франции XIX века минет не слишком распространен, им занимаются только профессионалки, но в XX веке «оральные способы получения удовольствия, не связанные с продолжением потомства», становятся почти общепринятыми. Оральный секс перестает быть наслаждением незаконного сожительства, к нему прибегают супружеские пары из народа, а в период между войнами он очень распространен между женихами и невестами до брака. Целомудренный Альбион изгоняет подобные сюжеты из большой литературы, но они уходят в порнографию. Фелляция и куннилинктус признаны «отвратительными», но клиенты домов терпимости часто хотят этого, и специальные путеводители оговаривают, где предоставляются подобные услуги. По обе стороны Ла-Манша медики все еще считают онанизм и «инверсивную позу» извращениями и «чудовищными поступками», но в народе гораздо сильнее, чем мастурбация, порицается педофилия и скотоложество [398] .

В 1869 году венгерский врач Бенкерт впервые употребил слово «гомосексуальный». Научный интерес к «третьему полу» возрастал и чем-то напоминал то двойственное отношение к явлению, что существовало в Лондоне и Париже в начале XVIII века [399] . Во Франции Амбруаз Тардье разрывает завесу молчания в 1857 году, и медицинское сообщество невероятно увлечено этим сюжетом долгое время, от Второй Империи до Первой мировой войны [400] . С 1898 по 1908 год в Европе выходит более тысячи сочинений о гомосексуальных отношениях [401] . После того как явление выходит из сферы умолчания, в обществе постепенно формируется бóльшая терпимость по отношению к нему. В Англии «педикация», или анальное проникновение, до 1828 года каралось смертью, но при условии, что свидетель «самолично видел» деяние; взаимная мастурбация и фелляция рассматривались как поступки менее серьезные. Суды не торопились применять высшую меру наказания, но страх перед ним иногда толкал молодых людей на самоубийство. Хевелок Эллис, написавший в сотрудничестве с Дж. Эддингтоном Симондсом книгу «Сексуальные отклонения», будучи сам гомосексуалистом, утверждает, что к концу XIX века среди мужчин было от 2 до 5 % приверженцев однополой любви, что не слишком расходится с данными доклада Кинси о 6 % в 1948 году [402] . Ричард фон Крафт-Эбинг считал, что запреты и чувство опасности развивали у людей такой ориентации расстройства нервной системы, что порой толкало их на неоправданную жестокость и насилие. В Лондоне свои услуги предоставляли мужчины-проститутки. Их называли «марджери», или «пуф»; в начале и середине правления королевы Виктории они, как правило, прогуливались по Флит-стрит в Холборне и по Стрэнду и, завидев потенциального клиента, подзывали его соответствующими знаками и жестами. При этом сами они часто были гетеросексуальны.

Для того чтобы победить всеобщую враждебность, гомосексуалисты начинают выпускать множество книг, где рассказывают о своем положении в обществе. Они пытаются придать респектабельность своей особости, употребляя новые термины, такие как «сексуальная инверсия», «третий пол» или «уранизм». Последний из упомянутых терминов придумал в 1860-е годы Карл Генрих Ульрих, желая обозначить им «женскую душу в мужском теле», — эта тема завладела художественной литературой эпохи [403] . Однополая любовь процветала в университетах и «общественных школах», где порой учителя и воспитатели поощряли ее. Студенты и профессора Оксфорда и Кембриджа жили в изоляции от остального населения, в сугубо мужском и юношеском коллективе. Они читали греческих авторов, в частности Платона, воспевавшего любовь мужчины к мужчине или к мальчику, и это снимало с них чувство вины за собственные пристрастия. Во второй половине правления Виктории состоялось несколько громких процессов, широко освещенных в прессе. Речь идет о трансвестизме Бултона и Парка (процесс 1870 года), о скандале на Кливленд-стрит (1889) [404] и о трех процессах по делу Оскара Уайльда, бывшего студента Оксфорда (1895). Все эти процессы свидетельствовали о том, что в глазах общества гомосексуализм вызывает порицание и дурно пахнет.