Робер Мюшембле - Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

Исследование, на которое мы опирались, касается 1850–1880-х годов, то есть апогея викторианского давления в Англии. Затем медицина меняет свое отношение к мастурбации, а стражи храма науки не могут воспрепятствовать всевозрастающему интересу к физическим удовольствиям. Завесу с проблемы снимает Хевелок Эллис. В конце века расцветает своего рода «сексуальная анархия», которая ставит под сомнение строгие нравственные нормы, а гомосексуалисты и Новые Женщины, отрицающие брак, заявляют о своих правах [419] . Во Франции того же времени происходят аналогичные потрясения устоев. С 1900 по 1914 год возрастает интерес медиков к проблемам, которые раньше обходили скромным молчанием: абортам и смертности среди грудных младенцев [420] . Сексуальное поведение пролетариев постепенно кое в чем меняется. Старые и новые нравственные системы переплетаются; то, что было заглушено страхом взыскания и наказания, вновь набирает силу.

Самые красноречивые обличительные речи не могут добиться цели, если они направлены против установившихся, выработанных веками привычек, особенно приятных привычек. Осуждение юношеской мастурбации, потери девственности до брака, а также внебрачного сожительства и адюльтера не вызвало у рабочих и крестьян особого сочувствия. Абсолютный запрет на обнажение тела в XIX веке встретил большее понимание, и жены часто отказывались раздеваться перед мужьями [421] . Второстепенные моральные догмы вообще внедрялись успешнее, чем основные. До конца XIX века поцелуй в губы считался предосудительным, потом он стал восприниматься как один из залогов длительных отношений, а затем — и как свидетельство особой страстности этих отношений [422] . Трудно поверить, что удовольствие от того, что язык одного из партнеров оказывается во рту другого, было изобретено лишь в XIX веке. Речь идет не о прогрессе техники любовного наслаждения, но об изменении отношения к тем или иным ласкам в зависимости от эпохи и социальной группы тех, кто их практикует. В XVII веке охотно прибегали к наслаждению, которое в Париже называлось «итальянским», а в Лондоне «французским» поцелуем. По обе стороны Ла-Манша так целовались и развратники из высших кругов, и крестьяне. Этот поцелуй входил в обычай «бандлинга» в Сомерсете или «марешинажа» в Вандее. Он был наделен демонически развратным смыслом позже, что, возможно, было связано с тем, что так целовались проститутки во времена, когда бордели европейских метрополий переживали золотой век. В ХХ веке отношение к поцелую в губы становится более нейтральным, и он воспринимается как вполне невинная ласка во всех сословиях.

Первая половина ХХ века отмечена усиленным стремлением к сладострастию. «Происходит эротизация жизни супружеской четы. Теперь в ней есть место и поцелуям в губы, и оральным ласкам, и взаимной наготе. Эротизация проявляется и в том, что добрачные связи перестают быть чем-то из ряда вон выходящим и постепенно становятся общепринятым обычаем» [423] . Женщины хотят избежать нежелательной беременности и проявляют ради этого особую активность. Поначалу предохраняются женщины из самых скромных сословий, в частности рабочие, но через одно-два поколения к ним присоединяются и женщины из обеспеченных классов. До изобретения противозачаточной таблетки во Франции со времен Третьей Республики постоянно заключается своеобразное «пари гедонистов»: мужчина и женщина в половом сношении, каждый на свой манер, стремятся избежать беременности, при этом последним выходом остается аборт. «Я всегда просила мужчин быть осторожнее, чтобы я не забеременела», — говорит гладильщица из Брива в 1900 году. Мужчины чаще всего прибегают к прерванному акту, женщины используют тампоны, губки, реже — маточный колпачок. Если меры предосторожности не помогают, от плода «избавляются»; обычно это происходит до третьего месяца беременности. С 1900 по 1914 год количество абортов возрастает в два раза (с 30 до 60 тысяч), а затем увеличивается в ошеломляющей прогрессии. Вместе с тем женщины активно включаются в игру-обольщение. В обиход входит макияж, а в 1920-е годы — краска для волос; расцветает культ тела, молодости и стройности, а также желание любить и быть любимой. Все чаще сексуальные отношения супругов начинаются еще до брака. Если к 1950 году в добрачную связь вступает примерно половина всех девушек, то к концу века — 90 % [424] .

Разрыв с викторианской системой, основанной на двойном мужском стандарте и подчиненном положении женщины, еще не означал сексуальной свободы в прямом смысле слова. Речь шла о возвращении того, что было вытеснено, иначе говоря, о восстановлении равновесия во взаимоотношениях между полами. Сначала маятник качнулся в сторону взаимодействия между мужчинами и женщинами. Такое взаимодействие существовало в крестьянском обществе XVII века, оно отражено и в «Школе девушек» 1655 года. К середине XX века, когда завершился очередной репрессивный цикл, женщины еще не смели открыто говорить о том, что стало совершенно естественным к началу XXI века. Еще были живы табу, касающиеся менструаций, половых сношений при свете, обнажения половых органов перед врачом или гинекологом. Иначе говоря, у женщин еще был жив страх слишком откровенно говорить о своих плотских желаниях. Ни одна не посмела бы написать что-либо подобное тому письму, что прислал своей возлюбленной молодой человек из Луары-и-Шер: «У меня стоит, как у оленя. Как счастлив я буду, когда смогу сжать тебя в объятиях и засунуть мою штучку в твою аккуратную попку. Надеюсь, что, когда он будет внутри, ты насладишься так же, как и я, и мы кончим вместе.[…] Ты почувствуешь, как мои яйца бьются о твой зад. […] Уверен, что ты будешь рада пососать мою шишку и пощекотать мои яйца, где скрыт сладкий сок для тебя» [425] . Барон де Бло, утверждавший в 1650 году, что хочет есть, пить и сношаться, по достоинству оценил бы такую прозу.

«Викторианская эпоха» — это всего лишь удобный термин, позволяющий обозначить длительную фазу, когда медицина проповедовала необходимость самоконтроля над плотскими желаниями и потребностями. Представления, выработанные в медицинской среде, очень быстро вышли за рамки узкого круга и внедрились в сознание многих современников [426] . Не «растрачиваться», не истощать силы — вот основной принцип новых хозяев общества и промышленности. Эталоном становится такая семья, где у жены нет желаний или же она фригидна. Стены дома защищают ее от соблазнов света, и она целиком отдается вынашиванию и воспитанию детей, а также беспокоится о благополучии всей семьи. Муж обретает рядом с ней покой и комфорт, при этом ничто не запрещает ему искать эротических страстей или воображаемой любви у дам нестрогого поведения. Женщина этой эпохи — мамочка или шлюха — должна гораздо больше подчиняться мужчине, чем в былые времена. Но только шлюха обременена отныне грузом первородного греха. Представление о грехе облеклось теперь в более научную форму, и речь идет о ненасытной и всепожирающей сексуальности шлюхи, отличающей ее от целомудренной и добродетельной супруги и матери.