Робер Мюшембле - Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней

Эта супружеская модель устанавливается в обществе постепенно, окончательно формируясь к 1850–1880-м годам. Затем многие ее элементы разрушаются, меняются общественные и культурные условия, и сами медики пересматривают свои позиции. Новая отрасль медицины — психиатрия — видит вещи в ином свете. Те, кого еще недавно считали «извращенцами» и всячески притесняли, громко заявляют о своей особости и требуют признать свои права. Угнетенные отказываются жить под постоянным присмотром. Повсюду поднимается женское движение. «Новая свободная женщина» отказывается от брака. Женщины-работницы хотят получать удовольствие от любовных сношений, не боясь забеременеть и оказаться в одиночестве, так как партнер, испугавшись ответственности, сбежал. То, что система дала трещину, становится очевидным между 1880 и 1914 годами. Это время нравственного переворота отмечено разнообразными противоречиями и смутой. Цензура ополчается против порнографических книг и эротической прессы, но медики отказываются от убеждения, что мастурбация смертельно вредна, и обращаются к изучению сексуальности, как нормальной, так и извращенной, в форме садизма и мазохизма. Закон о разводе, принятый во Франции в 1884 году, открыл супругам путь к свободе. В Англии требуют принятия подобного закона, и эти требования удовлетворяются в 1920-е годы. После этого скрытое движение общества к гедонизму еще более усилилось.

Ограничения, запреты и табу никогда не воспринимались обществом единодушно и не действовали постоянно. В первой половине XIX века рамки были менее тесными, чем во второй его половине [427] . Страшное потрясение 1914–1918 годов, необходимость ослабить накопившееся напряжение привели к тому, что в период между войнами вновь расцвела сексуальная культура, которая находилась словно в закупоренном сосуде и избежала агрессивного окропления викторианскими идеями. Аристократический либертинаж никогда не угасал до конца, и теперь, в Безумные годы, он воспользовался обстоятельствами и возродил вкус к изысканным наслаждениям, в первую очередь сексуальным. Народные слои теперь более организованны, они обработаны идеологически и предъявляют четкие требования. При этом они обращаются к былой традиции относительной свободы нравов, которую у них стремились отнять. Женщины-работницы приняли на себя гораздо больший груз нравственных ограничений, чем их собратья-мужчины: они заплатили за новую мораль XIX века нежелательными беременностями и губительными абортами. Теперь они исподволь перестраивают себе на пользу механизм распределения удовольствий. Так понемногу открывается путь к либерализации сексуальной жизни, которая помчится на всех парах в 1960-е годы.

Желание и удовольствие не заявляют о себе во всеуслышание. Им удается победить репрессии, потому что важные экзистенциальные вопросы, такие как соотношение тела и сознания, находят в них свое воплощение. В 1955 году Кинг Видор снял для студии «Юниверсал» фильм, который сейчас считается одним из образцов вестерна, — «Человек без звезды» [428] . История, рассказанная в фильме, очень проста. Одинокий искатель приключений, привыкший повиноваться только собственным инстинктам и желаниям, нанимается охранником в небольшую общину мелких землевладельцев. Им противостоит некая волевая женщина, которая хочет завладеть их землями. Они пытаются бороться с ней, опутав свои владения колючей проволокой. Герой мечется между примитивным эротическим влечением и необходимостью помочь слабым восстановить справедливость. Хозяйка заманивает его своими чарами и использует как инструмент борьбы; ему надо выбирать между эгоистическим сладострастием и чувством коллективного долга. Люди, искушенные во фрейдизме, могут увидеть здесь намек на силу бессознательных импульсов, противостоящих некоему культурному «Суперэго» и толкающих к преодолению нарциссизма ради всеобщего блага. Во всяком случае, незадолго до сексуальной революции «шестидесятников» великий режиссер сумел показать, что желание таит в себе большую разрушительную силу, несовместимую с задачами цивилизации. Герой обнаруживает, что он связан как своим прошлым, которое он постоянно пересматривает, так и металлическими обручами долга, существование которых он отвергал, увлеченный диким стремлением к наслаждению.

Как измерить приливы и отливы наслаждения в нашей культуре? Десмонд Морис, не без влияния английского юмора, предлагает соотносить состояние экономики с длиной женских юбок. Он утверждает, что в периоды процветания они укорачиваются, а когда наступает кризис — удлиняются. «Трудно понять, почему женщины хотят показать свои ножки, когда дела в экономике идут хорошо», — заявляет он с нарочитой серьезностью [429] . Будем ждать диссертации на эту тему, а пока просто наметим основную линию развития длины юбок. В Безумные годы юбки доходили до икр, затем, во время экономического спада 1930 года, они стали длиннее. Укоротились во время Второй мировой войны и снова удлинились по моде нью-лук после войны. Со времен шестидесятых юбки начали стремительно укорачиваться вплоть до знаменитых мини-юбок, составлявших отраду мужчины — полового шовиниста. Нефтяному кризису и экономическому спаду 1970-х годов сопутствовало изобретение целомудренной юбки до середины икры, затем наступила разрядка напряженности, и ткань тоже пошла вниз по ноге. С тех пор модельеры не пытаются предсказывать будущее своими ножницами, даже те из них, кто внимательно изучает сводки и прогнозы с Уолл-стрит. Какой вывод тут можно сделать? Проблема длины юбок стала своего рода индексом того, как менялось общественное предубеждение, превратившееся после Второй мировой войны в своего рода шагреневую кожу. Быть может, с мини-юбкой исчезли последние покровы викторианства? Стыдливые британцы XIX века при виде женской ноги задыхались от вожделения или возмущения и предписывали прикрывать даже ножки пианино! Женская нога после 1960-х годов перестала вызывать столь бурные эмоции. Быть может, именно так произошла сексуальная революция?

Понятие наслаждения шире, чем простое удовлетворение желаний и потребностей, оно соприкасается с понятием счастья. Таким образом, чтобы лучше понять, в чем состоит суть понятия «наслаждение» в тот или иной период, следует понять, какова была личная и коллективная мораль времени, как соотносились представления о радости и страдании [430] . Нельзя забывать и о религиозных установлениях, а также о том, как к ним относится Субъект.

Оригинальность современной европейской культуры, отмеченной всевозрастающим индивидуализмом и стремлением к гедонизму, уходит корнями очень далеко. В предыдущих главах мы постарались показать, что точкой отсчета следует считать XVI век. Именно в это время редкие сильные личности, отличающиеся от современников, начинают формировать образ собственного «я», несмотря на противодействие и репрессии со стороны общества, религии и морали. Следующий большой этап развития начинается с либертинажа XVII века, который противостоит религиозным догмам, воспевает плотскую любовь и открывает путь философии Просвещения, охватившей ограниченный круг людей, но существенно повлиявшей на умонастроения общества в целом. На этом этапе происходит завоевание плотского наслаждения, а с ним в жизнь входит нарушение нормы и символические разломы, особенно ярко проявившиеся в Лондоне и Париже последнего века Старого порядка. Маркиз де Сад и врач Тиссо, описывающий опасности одинокого самоудовлетворения, демонстрируют эти разломы каждый на свой лад [431] . В то же время мысль обращается и к другим сферам, в частности к политике, и у многих наступает «Разочарование в мире» [432] . Начинается долгий период викторианского сексуального оледенения, который длится до большого перелома 1960–1970-х годов. В наши дни социологи, психологи, философы и историки постоянно говорят о всевозрастающем культе Эго на фоне ослабления сдерживающих оков и социального контроля, ставшего гораздо менее жестким, чем раньше [433] . Общество потребления, реклама и средства массовой информации сулят каждому здоровье, красоту, молодость, богатство и вечную жизнь. От этого возникает неутолимая жажда нарциссического самоуглубления, без которого, как кажется, невозможно полностью реализоваться в жизни. Подобное ви́дение мира основано на подспудном убеждении, что человечество поступательно движется к прогрессу. В начале XXI века «я», видимо, противопоставит свои гедонистические желания и огромный аппетит к жизни политическим и религиозным структурам, и они вынуждены будут учесть его потребности. Однако такой прогноз, окрашенный в идеалистические тона, недооценивает неистребимый стадный инстинкт, свойственный нашему виду. Очевидный триумф индивидуализма на самом деле воплощает новый общественный договор и цивилизационный контракт; именно он позволяет западной культуре приспособиться к вызову, брошенному глобализацией.