Кэтрин Мэнникс - Как мы умираем

Последняя глава пролила немного света на историю Боба. Поскольку у него не было родственников, никто не мог зарегистрировать его смерть и организовать похороны, поэтому этим занялся хоспис. Я впервые отправилась в местный офис регистрации смертей, чтобы отнести сертификат о смерти, который обычно забирает семья. В комнате, заполненной несочетаемой смесью новоиспеченных сияющих пап и молчаливых утративших родственников семей, я передала сертификат секретарю и объяснила не совсем обычные обстоятельства. Затем села и стала ждать.

Внезапно из офиса показалась главный секретарь и поприветствовала меня как старого друга.

— А, доктор Мэнникс, какое счастье наконец встретить вас! Мы с интересом следим за вашей карьерой!

Перед моими глазами тут же промчались 14 смертей за десять дней в начале моей практики. Потом я работала в онкологическом центре, затем в хосписе. Господи, они, наверное, печатали мое имя много раз за эти годы. В моей голове никогда не возникало идеи, что так можно следить за медицинской карьерой, ведь это случилось за много лет до знаменитого дела серийного убийцы — врача Гарольда Шипмана [33] Шипман работал врачом и убивал своих пациентов с помощью диаморфина. Жертвами становились пожилые женщины, поэтому убийства было очень сложно заметить. — Прим. ред. .

— Приносим извинения за ожидание, — продолжила она, — но нам нужно было проверить правила, ведь ранее никогда не возникала ситуация, что смерть регистрируется тем же человеком, что подписал сертификат. Но это не запрещено.

Она выдала мне официальную копию сертификата о смерти Боба и форму, которая позволяла предать тело кремации или захоронению.

Проводы были скромными: Марион, менеджер хосписа и я как представитель кота собрались на кладбище. Там к нам присоединились дальний брат Боба и бывший коллега по железной дороге, который узнал о его смерти из газеты. Мы стояли в часовне кладбища, и ее служитель, не зная ни Боба, ни скорбящих, пытался утешить нас, затем мы смотрели, как гроб с Бобом опускается в землю.

Когда мы отошли от могилы, бывший коллега Боба сказал:

— Я не знал, что у Боба есть дочь.

Я объяснила, что не дочь, а друг.

— Я рад, что у него были друзья, — ответил он. — Он был одиночкой. Держался стороной. Это ответственная работа — быть одиноким. Мыслитель. Педантично хранил записи, всегда красиво написанные от руки. Он был прекрасным писателем.

И добавил:

— И такие интересные обороты. Он говорил, как старая книга. Старомодный. Я любил его длинные слова...

Он приподнял шляпу и удалился, оставив меня размышлять над жизнью Боба, теперь ужатой до блокнота с прозаическими фразами на поэтическом языке, написанными тщательным каллиграфическим подчерком.

А потом я пошла кормить кота.

Исследование тела после смерти может помочь установить ее причины. Чаще всего это относится к внезапной смерти, что редко случается в сфере паллиативной помощи. Тем не менее, несмотря на очевидность угасания пациента, после могут остаться вопросы, на которые даст ответы вскрытие.

Конечно, для самого пациента никакой пользы от посмертных ответов нет, и это вызывает вопрос — какой в этом смысл? Думаю, что ответ — во взаимозависимости, дающей пользу этих слишком запоздалых ответов другим людям. Это и более глубокое понимание того, как болезнь повлияла на человека по мере приближения к смерти. Ответ на вопрос о влиянии такого лечения, как хирургическая операция или лучевая терапия. Это новые открытия причин симптоматики, которые было сложно выявить при жизни. Это не праздное любопытство: вскрытие предлагает ответы, которые могут стать полезными для будущих пациентов, помочь исследованиям и успокоить скорбящих. Но если мы боимся обсуждать смерть, как можем просить разрешения на окончательное исследование мертвого тела и болезни, которая привела к смерти?

И кроме всего прочего, какого цвета рак?

Мойра в бешенстве. Она краснеет и сжимает кулаки. Смотрит на меня, пока мы сидим в комнате для персонала в хосписе, и практически проливает свой кофе, когда резко вскакивает и кричит мне в лицо.

— Как вы можете? Нет, правда, как вы можете? Она что, недостаточно страдала? Я не могу поверить, что вы хотите сделать эту... эту... ужасную вещь!

Она начинает плакать, внезапно садится и нащупывает в кармане медсестринской формы платок. Остальные члены команды смотрят в пол, обходят взглядом сестру, смотрят на меня, потом на Мойру, снова на меня, пытаясь понять, чем все это закончится.

— Мойра, скажите, почему вам это кажется настолько ужасным? — спрашиваю я.

Она снова вспыхивает.

— Мы должны были ей помогать. Мы сделали достаточно вреда, не сумев избавить ее от ужасных болей. Но вскрыть ее после того, как она умерла — в чем польза для нее? И еще спросить разрешения у ее семьи. Они расстроятся еще больше после этого. Я просто не ожидала этого от вас. Нет, не ожидала! Я в шоке.

Она замолкает, ее губы дрожат, а глаза снова наполняются слезами.

Наша пациентка Руби умерла прошлой ночью. Это было предсказуемо: у нее была терминальная стадия рака, и последние три дня она только половину времени находилась в сознании. Она пробыла в хосписе три недели, и мы сумели уменьшить ее боли — так она могла сидеть в инвалидном кресле, которое катали по саду члены ее семьи, и обсуждать все детали похорон с сыном. Но мы так и не смогли ничего сделать с главным источником боли — странной точкой снизу и чуть в сторону от пупка. Из-за нее она часто плакала, начинала тереть это место, морщилась от боли и внезапно вскрикивала. Мы перепробовали многое: тепло (больно), лед (больно), лекарства (никакого эффекта, даже от дозировок, вызывающих сонливость), стимуляцию нервов (очень больно), гипнотерапию (кратковременный эффект), отвлечение внимания (прерывается криком), массаж (нельзя прикоснуться).

Я была ее новым консультантом. Команда, состоящая из нескольких медсестер, физиотерапевта, наблюдающего терапевта, работала вместе несколько лет и доверяла друг другу. Привлечение новых консультантов в сложившийся коллектив хосписа было новой идеей, и я до сих пор проходила испытательный срок. До этого момента казалось, что все проходит гладко. И вот девять месяцев спустя внезапно случается это.

Даже если пациенту не получилось помочь избавиться от боли, его вскрытие может пролить свет на причину и помочь многим другим людям в схожей ситуации.

Забота о Руби для всех нас была испытанием. Ее боль не совпадала с описаниями в учебниках — казалось, что она появляется, когда другие пациенты в палате получают больше внимания, а также во время посещения ее семьей, всегда требовавшей «что-то сделать», будто мы не стараемся.