Алина Адлер - Ты в порядке: Книга о том, как нельзя с собой и не надо с другими

Работа психологом.

— Учиться на психолога?! С ума сошла! — то вскакивала с табурета, то садилась обратно мама. — Куда ты работать пойдешь с таким дипломом? Посмотри, что творится вокруг. Сейчас руки нужны, чтобы выживать, ру-у-уки! — она трясла пальцами возле моего носа, потом закрывала ими лицо и вздыхала. — Ох, я этого не переживу… не переживу!

Отец молчал. А я просила, глотая горечь: «Пожалуйста, ну пожалуйста, мам, я так мечтала быть психологом, мне интересно, у меня получится, я обещаю. Мам, ну не всегда же так будет вокруг…» Просила месяцами. Просила неделями. Просила утром в день вступительного экзамена в какой-то промышленный техникум.

Тогда, в семнадцать лет, у той серой стены мне не хватило оперенья, чтобы махнуть крылом на родительский запрет и взлететь. Я судорожно пыталась отыскать в себе силы на неповиновение: сделать по-своему, упереться, «показать рожки», сбежать в Питер и поступить там! Да просто не явиться на экзамен, прошататься по городу до зябких сумерек, а дальше — будь что будет. Мне не хватило… даже не знаю чего и в каких количествах. Трех граммов плохого воспитания? Одного сантиметра безразличия к чувствам родителей? Храбрости, как Льву из сказки Александра Волкова «Волшебник Изумрудного города»? Или, может, лишнего года жизненного опыта?

Я оттолкнулась от серой стены, отряхнула штукатурку с ладошек и потащилась в техникум, который ненавидела, с мыслью, что кошмар мой — всего на год. Просто это зачем-то нужно маме. Она пообещала: «Если так хочешь, то на следующий год будешь подавать документы куда угодно. Даю слово. Но только сейчас поступи!»

Прошел год. Я выбросила горстку календарных листиков с зачеркнутыми датами и помчалась в приемную комиссию вуза. На серой стене старинного дома лучи солнца танцевали лезгинку.

— Мам, где мой паспорт? — я вернулась домой за документами, запыхавшаяся, сбрасывая туфли на ходу. — В приемную комиссию заявление нужно, а знаешь, первый экза…

— Ты никуда не пойдешь, — схватила меня за руку мама, — выбрось эту дурь из головы! Ты должна закончить техникум и получить диплом.

Меня пригвоздило к шифоньеру.

— Но ты же обещала… ты… — прохрипело из гортани, — я так…

— Послушай, ты знаешь, что я болею и что недолго осталось… — не дала договорить мне мама. — И я умру спокойно, если буду знать, что ты при специальности. Ты должна мне пообещать. Это мое последнее желание! Последнее.

Я пообещала. Могла ли иначе...

Еще два года, выброшенных из жизни. К сожалению...

Пока я мучилась в техникуме ради диплома для мамы, ее не стало. Она не дождалась. Я выполнила. Синий диплом равнодушно стукнулся о кухонный стол, и больше я его не видела. Отец, наверное, убрал куда-то, но мы никогда не говорили об этом.

Десятки тысяч раз я возвращалась мысленно к серой стене старинного дома. Возвращалась за своим сожалением о тех шагах, которые сделала в сторону родительского желания, а не своей мечты. За сожалением о том, что мне чего-то не хватило…

Я сожалела о потерянных годах, даже когда смогла реализовать второй и третий пункт своего плана через восемь лет.

Многие годы меня не покидало ощущение, что каждое событие моей жизни должно было происходить лет на пять раньше.

— Ты должна поступить в университет, как и хотела. Не тяни, — говорил папа.

«Должна» я отработала. И мне уже хватало силы в крыльях, чтобы сказать «да», — и сделать по-своему, отрезать «нет» — и тоже сделать по-своему.

Следующие два года прошли в раздумьях, в прислушивании к себе, в наблюдениях за жизнью. Я сменила несколько работ. Пробовала, ошибалась, опять пробовала, искала, что же на самом деле нужно мне. И это был мой путь: без планов, обещаний, ожиданий. Просто жизнь.

Но сожаление тащилось за мной из ситуации в ситуацию, как хвост, который никак не отвалится.

«Вот если бы тогда я не послушалась родителей, то сейчас у меня была бы приличная любимая работа», — говорила я своим убитым ногам после очередного двенадцатичасового «забега» по ресторану с подносом в руках.

«Вот если бы тогда я не пошла на тот дурацкий экзамен, то сейчас готовилась бы к поступлению в аспирантуру», — говорила я своему секретарскому столу, заваривая тридцатую чашку кофе для директора и его засидевшихся посетителей.

«Вот если бы тогда я шагнула в противоположную сторону от той серой стены, то сейчас могла бы быть участницей психологической конференции», — говорила я закрытой офисной двери с табличкой «Просьба рекламных агентов не беспокоить».

Наше сожаление оглядывается на прошлое, насыщая его тем, в чем мы нуждаемся сегодня.

«Я этого хотела?» — спросила я себя однажды, забирая трудовую книжку с очередной бесперспективной работы. Я потеряла пять лет. А что дальше? Еще плюс год? Еще три? В чем я нуждалась? В себе и в своей цели. И я не стану писать здесь что-то вроде: «Спасибо этому опыту! Он обогатил меня и благодаря ему я чего-то там поняла». Нет, ничего подобного, я обрела только горькое сожаление… Мне стало больно и обидно за свою мечту, за себя. Моя прежняя цель растворилась в родительском сценарии. Но я могла создать новую. Мне было двадцать два, и у меня не было ни одной причины останавливать свою самореализацию. И еще, я перестала видеть смысл в своем сожалении и в вопросе: «Чего мне тогда не хватило?» Все равно ответа на него так и не нашлось.

Сожаление не отвечает на вопросы, не следует логике. Потому что сожаление — это не мыслительный процесс, а комплекс переживаний: досады, злости, разочарования, вины, беспомощности, обиды.

Мое сожаление стало похоже на костыль, который свое уже отработал и отправился в кладовку. Прихрамывая, с оглядкой и не так уверенно, как в семнадцать, но я могла двигаться дальше. И я двинулась — в сторону университета.

Изолировавшись от мира на два месяца, я безупречно подготовилась к вступительным экзаменам. И поступила, стала студенткой кафедры психологии! Я дошла до цели. Это место меня дождалось, потому что оно было мое. После университета последовали еще четыре года института психотерапии. Затем — специализации по семейному консультированию и ведению психотерапевтических групп, множество обучающих семинаров, которые для меня никогда не заканчиваются. Вот уже пятнадцать лет я — профессиональный психолог-психотерапевт, член действующего профессионального сообщества Гильдии психотерапии и тренинга.

Каждый день я консультирую людей, которым больно, непонятно и невыносимо, но они хотят справиться. Моей работе не стать рутиной. Мой интерес к людям неисчерпаем, а желание профессионально помогать — бездонно. Тем более что мы с моей профессией пять лет были в разлуке, а это помогает ценить ее в каждый момент.