Майкл Поллан - Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности

Хотя Джесси был в этой коммуне новым человеком и не являлся на тот момент ни ученым, ни психотерапевтом, он спросил, нельзя ли ему присутствовать на этой встрече, и для пущей убедительности предложил свои услуги в качестве кого угодно, хотя бы в качестве человека, наполняющего водой стаканы присутствующих, если потребуется. И был допущен. На встрече большинство присутствующих были поглощены обсуждением вопроса о потенциальной пригодности психоделиков в медицинских целях, так же как и вопросом о необходимости проведения базовых исследований в нейрохирургии. Джесси поразил тот факт, что духовному потенциалу этих соединений практически не уделяется никакого внимания. Он покинул собрание, вполне убежденный в том, что «здесь есть пространство для маневра. Я так надеялся, что кто-нибудь из этих людей подберет этот мяч и побежит с ним, но их больше занимал не этот, а совсем другой мяч. Поэтому я решил, что возьму отпуск за свой счет и на год уйду из Oracle ». В течение этого года Джесси основал Совет по духовным практикам, а уже на второй год, в январе 1996-го, Совет соберется на свое собственное заседание в Эсалене, вынеся на повестку дня вопрос об открытии второго фронта в кампании по реабилитации психоделиков.

Как это ни парадоксально, но заседание в Эсалене проходило в зале с табличкой «Комната Маслоу», то есть в помещении, названном именем известного психолога, чьи сочинения, посвященные иерархии человеческих потребностей, подчеркивали важность «пиковых переживаний» в ходе самореализации. Из 15 человек, присутствовавших на встрече, большинство были «психоделическими старейшинами», психотерапевтами и исследователями, вроде Джеймса Фадимана и Уиллиса Хармана; был там и Марк Клейман, в то время эксперт по наркополитике в Школе Кеннеди (и научный руководитель Рика Доблина, работавшего над диссертацией), а также религиозные фигуры, такие как Хьюстон Смит, бенедиктинский монах брат Дэвид Стейндл-Раст и Джеффри Бронфман, глава американской церкви UDV (и наследник многомиллионного состояния компании Seagram , производителя ликеров). Но Джесси мудро решил, что было бы неплохо пригласить на заседание Совета и постороннего наблюдателя. Им оказался Чарльз «Боб» Шустер, директор Национального института токсикомании при Рональде Рейгане и Джордже Буше. Джесси не был знаком с Шустером накоротке; они встречались только однажды на какой-то конференции, где обменялись всего несколькими словами, но с этой встречи Джесси ушел с мыслью о том, что Шустер, пожалуй, с радостью откликнется на его приглашение.

Но почему именно Боб Шустер, ведущая фигура в академических кругах, выступавшая за беспощадную войну против наркотиков, – почему именно он, а не кто-то другой, откликнулся на идею приехать в Эсален для обсуждения духовного потенциала психоделиков? Это оставалось для меня тайной, по крайней мере до того момента, когда мне представилась возможность поговорить с его вдовой, Крис-Эллин Йохансон. Йохансон, сама исследователь и специалист по наркотикам, нарисовала мне образ человека, обладавшего необычайно широкими интересами, обширным кругозором и неутомимой любознательностью.

– Боб не был застрахован от ошибок, – рассказывала она мне со смехом, – но он не принимал их близко к сердцу. Он умел разговаривать со всеми.

Как и многие специалисты в Национальном институте токсикомании, Шустер прекрасно понимал, что психоделики по своим свойствам не подпадают под категорию наркотиков, вызывающих привыкание; те же животные, к примеру, если им предоставить свободный выбор, не станут принимать психоделик больше одного раза; к тому же, как известно, классические психоделики обладают удивительно малой токсичностью.

Я спросил вдову, принимал ли сам Шустер когда-либо психоделики; Роланд Гриффитс как-то сказал мне, что такое вполне возможно. («Боб был джазовым музыкантом, – напомнил он, – поэтому я не удивлюсь, если такие случаи имели место».) Но Йохансон твердо сказала:

– Нет. Хотя он не скрывал своего интереса к ним, я думаю, он их очень боялся. Мы, знаете ли, больше предпочитаем мартини.

Я спросил, как у ее мужа обстояло дело с духовностью, можно ли было назвать его духовным человеком.

– Не совсем, хотя, как мне кажется, ему бы это пришлось по душе.

Джесси, не будучи уверен, как именно поведет себя Шустер после заседания, устроил дело так, что Джим Фадиман, психолог, оказался в двуспальном номере вместе с Бобом Шустером, уговорив Джима не спускать с того глаз.

– На следующее утро, – поведал мне Джесси, – Джим нашел меня и сказал: «Боб, миссия завершена. Это не человек, а настоящий самородок».

По словам его жены, Шустер весьма разумно распорядился своим временем в Эсалене. Он принимал участие в церемониях с барабанным боем, которые устраивал Джесси (все семинары и заседания завершались такой церемонией, и нельзя было уехать из Эсалена, не побывав хотя бы на одной из них), и, к своему удивлению, обнаружил, что довольно легко входит в транс. Но Шустер при этом внес и важную лепту в групповое обсуждение затронутых вопросов. Он предупредил Джесси об опасности работы с МДМА, который, по его убеждению, являлся токсичным препаратом, пагубно воздействующим на мозг, и который к тому времени приобрел сомнительную репутацию тусовочного наркотика. А кроме того, он же предложил на роль «кандидата» для исследований псилоцибин, который, по его мнению, гораздо лучше подходил для этой роли, чем ЛСД, главным образом по политическим соображениям: поскольку о псилоцибине слышали очень немногие, он в отличие от ЛСД не ассоциировался в сознании людей с какими бы то ни было политическими и культурными реалиями.

К моменту завершения сессии Эсаленская группа наметила целый ряд целей, которых следовало добиваться: одни из них были довольно умеренными – например, разработать этический кодекс для психотерапевтов, – а другие более амбициозными: «добиться того, чтобы все психоделические исследования проводились честно, открыто и непредвзято исследователями с безупречной репутацией», а в идеале и «вне контекста их возможного применения в медицинских целях».

– Мы не были уверены, что это возможно, – сказал мне Джесси. Но дело было даже не в этом, а в том, что на тот момент он с коллегами считал, что «свести все дело к медикализации было бы большой ошибкой». Почему ошибкой? Да потому, что Боба Джесси в гораздо меньшей степени интересовали психические проблемы человечества, нежели его духовное благополучие – улучшение с помощью энтеогенов породы здоровых людей.

А вскоре после завершения Эсаленской сессии Шустер внес, пожалуй, самый важный вклад в общее дело: рассказал Бобу Джесси о своем старом друге Роланде Гриффитсе, которого представил как «исследователя с безупречной репутацией» (а именно такой и нужен был Джесси) и как «первоклассного ученого».