Герман Роршах - Чернильные пятна. Как распознать преступника

Заслуживает внимания отношение различных народов к оттенкам цветов. Люди, подпадающие под власть аффектов, и вытеснители аффектов (особенно это относится к коартивным типам) испытывают боязнь по отношению к краскам. Больше всего это выражено в английском искусстве. Явно интроверсивные люди предпочитают черно-белое искусство. С возрастанием экстратенсивных моментов в типе переживания какого-либо народа увеличивается и степень удовольствия, испытываемого от игры красок (например, у южан). Наибольшими универсалами («синтетиками») почти всегда являются амбиэквальные люди.

При помощи подходящих средств можно включить в область сравнительных исследований даже целые культурные эпохи.

Процитирую Штерна: «В статье „Психические факторы духа современной эпохи“ [34] Baerwald, Psych. Faktoren des modernen Zeitgeistes. Schr. d. Ges. f. psych. Forschungen, 1905, 15, S. 1–85. Бервальд (Baerwald) путем применения психологических категорий пытается определить различие двух культурных эпох, а именно: времени Гете и современности. Эпоха Гете по своему типу представления является скорее „рисуночно-ритмичной“ или формальной, направление мышления – абстрактное, чувства – спокойные, уравновешенные. Наше время, напротив, характеризуется больше „колористично-мелодичным“ или материальным качеством психических представлений, конкретным мышлением и возбуждающими, пикантными переживаниями».

В соответствии с результатами наших исследований это можно было бы выразить следующим образом: гетевская эпоха была преимущественно интроверсивной (рисуночной, формально – в применяющемся здесь смысле слова – скорее абстрактной, аффективно уравновешенной), а нашей современности скорее присуща экстратенсивность (колористичность, мелодичность, конкретность, лабильная аффективность).

Впрочем, в последнее время появилась склонность к интроверсии. Мы опять ступаем на старые гностические интроверсивные пути. Усталость от экстратензии настолько увеличилась, что в академические круги получило доступ даже такое учение, как антропософия. И, как всегда в подобные времена, возникает опасность, что некоторые люди повернутся спиной не только к экстратензии, но и к логическому мышлению. Материализм обращается в мистику, и только в мистику.

Порождением завершающейся материалистическо-экстратенсивной эпохи явилась долго сохранявшаяся идея о том, что в интроверсивности нужно усматривать что-то патологическое. Опасность возникает тогда, когда утрачивается способность к интроверсии, когда начинают путать цивилизацию с культурой. Культура всегда имеет свои корни в интроверсии. Цивилизация является следствием экстратенсивного приспособления, но отнюдь не самой культурой.

Но и исключительная интроверсия является интровертированностью, которая перестает быть культурой; в крайнем случае ее можно считать «частным» культом.

Само собой разумеется, что тип переживания включает в себя лишь предрасположенность к определенному таланту. Так же, как тип переживания в своей основе представляет только рецепторный (воспринимающий) аппарат, так и эта предрасположенность является не более чем аппаратом. Даже у наиболее одаренных амбиэквальных людей для творческой деятельности используется меньшая часть имеющихся в аппарате возможностей.

Так что предрасположенность к таланту – еще далеко не талант. Только та мощная, руководимая целевым представлением и в свою очередь сама создающая целевые представления аффективная захваченность, которую мы называем влечением (или желанием, или либидо), делает из предрасположенности талант. Только это влечение и способно из потенциальных задатков, имеющихся внутри определенного типа переживаний, сформировать проявляющийся талант, а одновременно и созидательную тенденцию.

И тем не менее активация потенциальных талантов является настолько распространенным феноменом, что на относительно небольшом числе испытуемых (до сих пор исследовано около 150 человек, одаренных хотя бы в небольшой степени) удалось приблизительно установить оптимальный тип переживания для различных талантов. Эта частота проявлений творческих задатков показывает, что желания индивида при выборе таланта не являются совершенно независимой величиной, что они постоянно испытывают на себе влияние предрасположенности. Предрасположенность обусловливает определенное влечение, она является как бы сама собой разумеющейся тенденцией проявляться в форме таланта.

Несмотря на это, многие таланты так и остаются несформировавшимися. Нередко, проведя эксперимент по истолкованию форм и найдя показатели, свидетельствующие о таланте художника, далее, в процессе последующей уточняющей беседы можно получить от испытуемого признание, что в школе он очень хорошо рисовал, но это ни к чему не привело, а его отец и брат, напротив, неплохие художники. Индивид, обладающий в задатках интроверсивным аппаратом таланта, но довольно рано избравший профессию, не оставляющую даже небольшого пространства для интроверсии, не способен наделить свой талант аффектами «по внешним причинам». Возможно, данный индивид ощущает, что «неудачно выбрал профессию», но упущенный талант далеко не всегда в таких случаях напоминает о себе; с помощью активации экстратенсивных моментов можно достаточно успешно скрыть возникающие напоминания об утраченных возможностях. Случается, что человек, как бы экстратенсивно он ни жил, умудряется все же каким-то образом сохранить явно интроверсивный тип переживаний. Может быть, ему даже удается в рабочее время активировать экстратенсивные, а во время отпуска – интроверсивные моменты типа переживания. Но однажды слишком явная односторонность и противоречия между типом переживания и жизненной необходимостью могут привести к болезни; это будет означать, что данный человек «переработал»: одна из сторон его аппарата переутомилась, а другая оказалась незадействованной. Установлено, что слишком большое несоответствие между возможностями типа переживаний и требованиями внешней реальности может привести к неврозу.

Как уже говорилось, по результатам проведенного эксперимента можно с достаточной степенью точности установить, обладает ли человек фантазией (но не то, какую форму она принимает – рецептивную или созидательную). Для рецептивной фантазии достаточно иметь соответствующий психический аппарат, а также поступающие, постоянно его активирующие небольшие количества актуальной энергии. А для созидающей необходимы совершенно другие, более интенсивные и более либидинозные аффекты. Тот, кто на гонорары, полученные за свои первые два романа, родившиеся из поэтической интроверсии, строит дом и свою созидающую силу бросает на его строительство, а остающиеся аффекты растрачивает на рецензентов и т. д., – тот обирает свой собственный фантазийный аппарат, причем настолько интенсивно, что отныне молодой талант сможет писать разве что салонную литературу, истории, направляющиеся экстратенсией, приспособленные к вкусам публики. Отныне этот писатель будет больше конфабулировать, чем фантазировать.