Ал Коруд - Чернильные миры

Взвод

В печурке глуховато треснуло, разговор на мгновение замер. Мало ли кто по дурости чего лишнего туда с дровами мог подкинуть? Да нет, вроде тихо. Народ в землянке немного расслабился, жить все время, напрягаясь, невозможно, крыша начнет понемножку съезжать.

– Значит, говоришь, Косарев, при коммунизме бабы общими будут? Это что, мою Зину какая-то чужая сволочь лапать смогёт?

Дурносов оправдывал свою дурную фамилию, вечно лез с нелепыми ссорами к товарищам, мужиком в целом был весьма прижимистым, но от халявы никогда не отказывался. Вот и сейчас уселся рядом с печкой, и держа кружку чая, красномордый и распаренный, как после бани.

– Какой же ты собственник, ефрейтор! – любил я называть нашего взводного технаря именно по званию, а не фамилии или имени. Как говорят в народе – «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтором». На войне эта присказка оправдывалась вдвойне, такое звание частенько получали люди недостойные, не заслужившие более высокого сержантского, но упрямо лезущие вверх по карьерной лестнице. – У тебя налицо присутствует мещанская психология, осуждаемая, кстати, нашей партией и правительством.

Дурносов обидчиво засопел, отставил кружку в сторону, то есть подал все признаки настроя на продолжительный дискурс.

– Партия личную собственность еще не отменила, товарищ Косарев, так что имею право.

– Это, значит, ты, Дурносов, считаешь свою жену собственностью, как лошадь али корову? – записной весельчак и балагур Димка Власов, единственный молодой пацан в нашей компании «пенсионеров» не упустил случая подначить оружейника.

Бойцы едва слышно засмеялись, привыкли на фронте или вблизи него вести себя тихо, пусть в данный момент, находясь в относительно безопасной землянке.

– Ты, ты! – ефрейтор зло погрозил молодцу кулаком. – Ты это – не передергивай! Она мне жена по советскому закону, почему я должон отдать её какому-то… – он бросил в мою сторону злющий взгляд. Ох, доиграюсь я когда-нибудь! Но раз уж язвой по жизни всегда был, таким, наверное, и останусь. Пусть и в совершенно чуждом мире и пространстве. Меня-то сюда сунули, как-то не спросивши, так что пущай терпят.

Примирил разгорающуюся ссору наш ротный парторг, он же командир соседнего первого отделения степенный и основательный уралец Михаил Иванович Косолапов. Он, и в самом деле, немного косолапил, за что его не хотели брать даже в запасной полк. Но старый член ВКПБ настоял на своем по партийной линии и в итоге добрался до самого фронта. В нашем странном батальоне его все искренне уважали и было за что.

– Василий Петрович, ты бы лучше прояснил свои мысли, а то, в самом деле, народу как-то непонятно. Сбиваешь молодежь с пути истинного.

– Да ничего и не сбиваю, – я, не торопясь, помешал кривой ложкой в кружке, втайне надеясь, что сахара в ней от этого прибавится. Народ сомкнулся поближе к огоньку, знают черти мои привычки. – Я же просто так вслух рассуждаю о будущем, о времени победившего на всей планете коммунизма. Тогда ведь собственности как таковой не будет, вообще, чисто как общественного явления. Правильно, товарищ парторг? – Косолапов угрюмо кивнул. Это, значит, типа я поддержкой партии сейчас воспользовался. – А вот товарищ Энгельс еще сто лет назад писал, что семья, как общественный институт образовалась вследствие появления этой самой частной собственности. Это первичная ячейка в человеческих общинах, она же первоначально владела средствами производства, например, волами, коровами или козлами.

Власов недисциплинированно хихикнул, на него тут же зашикали.

– Ну а как же любовь? Твои предложения, Вася, больше похожи на кабацкое, не побоюсь такого слова бл…во.

– Вот и нет, Николай Владимирович, – Можин, самый старший в моем взводе боец воззрился на меня, я бы даже сказал, испуганно. Я поднял палец, народ тихо выдохнул, начинается самое интересное – Начнем издалека. Сколько раньше люди жили, знаете, в среднем по палате? Правильно – мало. Вон, старики не дадут соврать, пока советская власть медицину на ноги не поставила, мёр народ как мухи. Да вы сами на своем веку заметили, какие изменения у нас в советской стране происходят! Сколько болезней уже кануло в Лету, полностью исчезли из нашей жизни. Люди чем дальше, тем жить будут дольше и счастливо. Вы уверены, что станете любить одного и того же человека лет сто или даже двести?

В землянке озадаченно захмыкали, такого подковыристого вопроса никто не ожидал. Началось всё с заурядного ёрничания, а вылилось в вечный, как жизнь, вопрос. Меня же несло дальше, настроение больно было сегодня хорошее. Сидим в тылу, погода нелетная, живи, да радуйся.

– Мы меряем будущее по нашим современным лекалам, в этом наши же и проблемы. Нельзя о человеке будущего судить по нынешним, а тем более по архаичным меркам. Они там будут совсем другие.

– Вот ты загнул, ухарь, – снова вступил в разговор Косолапов. – Так все и будут бегать друг за другом?

– Это уже другая крайность, Михаил Иванович, – на этих словах все почему-то повернулись к Димке. Тот сразу же пошел красными пятнами:

– Чего уставились, образины старые. Завидуете, что я молодой, и все девки мои?

– С тобой мы еще поговорим на комсомольском собрании, – поднял палец Косолапов, затем повернулся ко мне. – Михаил, тогда уж поясни полностью свою точку зрения.

Я терпеливо ждал этого вопроса. В этом и вся прелесть здешних бесед.

– А чего там пояснять? Люди же будут тогда личности сознательные, а не кобелюки мещанские, да и у женщин абсолютно такие же права, как у мужчин, – при этих словах засопел уже Дурносов, но благоразумно воздержался. – Я же имел в виду, что при такой длительной продолжительности жизни люди начнут получать несколько профессий, менять их в ходе трудовой деятельности, да и жить могут в разное время в разных же местах, да хоть на различных континентах. Сегодня ты, допустим, трудишься в Сибири, через три года в Италии, лет через десять перебрался в Австралию. На выходных катаешься вокруг, любуешься местной природой, интересуешься тамошними обычаями и историей. Человек будущего станет разносторонней личностью. Так неужели обстоятельства не поменяются так, что женщины не смогут понравиться совершенно другому человеку, да и сами воспылать к нему симпатией. Первоначальные юношеские чувства, к сожалению, имеют свойства угасать. Так стоит ли держаться за них вечно? Или лучше сменить любимого, обрести новую любовь, отпустить на свободу старую. Жить дальше!

Народ притих, видимо, кто-то уже примеривал на себя неведомое будущее, а кого-то заставил задуматься о чем-то особо личном.

– Эх, умеешь ты, Косарев, душу разбередить. Чертяка проклятый, – Можин потянулся за своей неизменной трубкой, а Косолапов задумчиво пробасил: