Брене Браун - Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя [litres]

Я знаю, трудно поверить, что мы с вами тоже могли бы поместить живых людей в нечеловеческие условия, но таково уж человеческое устройство: мы связываем то, что видим, со словами, которые произносим. Будет неправдой утверждение, что каждый участник или наблюдатель перечисленных выше зверств был отъявленным психопатом. Это безумное предположение отвлекает от основной проблемы. Мы все уязвимы перед медленной и вероломной дегуманизацией, поэтому мы все отвечаем за то, чтобы распознать и остановить ее.

Поскольку власти предержащие в наше время продолжают выводить группы людей за рамки того, что мы считаем человеческим, много предстоящей нам работы лежит в противоположном процессе – регуманизации. Начинается она с того же: со слов и образов. Мы видим мир, в котором идеологические и политические дискурсы соревнуются в том, кого бы дегуманизировать в первую очередь. В соцсетях действуют те же принципы. Что в Твиттере, что на Фейсбуке – мы с легкостью выталкиваем людей, с которыми не хотим соглашаться, за черту нравственного исключения (часто с удобных анонимных позиций).

Вот во что я верю:

1. Если вас оскорбляет и задевает, когда Хиллари Клинтон или Максин Уотерс обзывают сукой и другими грубыми словами, вам стоит до такой же степени оскорбиться, когда подобные слова летят вслед Иванке Трамп, Келлиэнн Конуэй или Терезе Мэй.

2. Если вас унижает, когда Хиллари отправляет половину сторонников Дональда «в ведро отбросов», – следует видеть в равной степени унижающей фразу Эрика Трампа «демократы вообще не принадлежат к роду человеческому».

3. Когда президент Соединенных Штатов называет женщин собаками или говорит о том, чтобы хватать их за половые органы, кровь у нас должна застывать в жилах. Когда люди называют президента Соединенных Штатов свиньей, мы должны отвергнуть такой подход несмотря на свои политические убеждения – никакие идеологические распри не оправдывают нечеловеческого отношения к людям.

4. Когда мы слышим, как группу людей называют животными или инопланетянами, мы можем отреагировать примерно так: «Правильно ли я понимаю, что подобная попытка дегуманизации позволяет отказать этой группе в основных правах человека?»

5. Если вас оскорбляет мем, для которого Трампа фотошопят в образ Гитлера, вам не стоит фотошопить Обаму в Джокера и постить это в соцсетях.

Здесь есть граница. Она проходит по чувству собственного достоинства. Эту границу ежедневно по миллиону раз пересекают и левые, и правые. Мы не должны терпеть дегуманизацию. Это любимый инструмент насилия любого геноцида в человеческой истории.

Вовлекаясь в унизительные перепалки, распространяя изображения, попирающие человеческое достоинство, мы теряем свою человечность. Приравнивая мусульманина к террористу, мексиканца к незаконному иммигранту, полицейского к свинье, мы говорим не о людях, на которых нападаем, а о себе. О том, насколько цельно мы действуем (подсказка: не очень).

Дегуманизация отменяет обязанность отвечать за сказанное: какая ответственность может быть перед недочеловеком? Унижение и дегуманизация не приближают нас к справедливости, в лучшем случае они позволяют выпустить пар, в худшем приветствуют эмоциональное самолюбование. Если наша вера предлагает видеть Бога в каждом, кого мы встречаем, то в число этих людей должны быть включены политики, журналисты и незнакомые нам пользователи Твиттера, с которыми мы расходимся в убеждениях. Оскверняя их божественную природу, мы оскверняем и себя – и предаем веру.

Бросить вызов стандартам, по которым мы живем, и не опускаться ниже того, на что мы согласны, это значит постоянно быть начеку и сверяться с этими стандартами. Нас до такой степени задевают чужие слова и картинки в Интернете, что мы уже готовы считать нравственные исключения допустимыми. Вкупе с вниманием и сверкой с принципами нам необходима отвага. Дегуманизация работает, потому что непопулярные высказывания и выступления против неравенства провоцируют жесткие последствия.

Важный пример – дебаты о лозунгах «Черные жизни ценны», «Синие жизни ценны» и «Все жизни ценны». Возможно ли верить, что черные жизни ценны, и в то же время беспокоиться о благополучии белого полицейского? Конечно. Можно ли волноваться о благополучии полицейского и в то же время быть неравнодушными к злоупотреблениям должностными полномочиями, к систематическим проявлениям расизма в силовых структурах и системе уголовного правосудия? Да. У меня есть родственники, работающие полицейскими, – я не могу передать, как мне важно, чтобы с ними все было хорошо. Почти вся моя волонтерская работа связана с армией и полицией – и мне есть дело до того, как справляются с уязвимостью и стыдом люди в этих структурах. А когда нам есть дело, мы требуем от систем, чтобы они наилучшим образом отражали честь и совесть людей, которые служат им.

Но в таком случае, вероятно, стоит пользоваться лозунгом «Все жизни ценны»? Нет. Потому что моим черным согражданам отказывают в человеческом подходе так, как не отказывают никому. Чтобы узаконить рабство, нужно было совершенно дегуманизировать рабов. Участвовали ли мы в этом процессе или просто живем в культуре, в которой такое было приемлемо, – это влияет на наше восприятие. Мы не можем сделать вид, что история рабства окончательно стерлась за пару поколений. Я верю, что «Черные жизни ценны» – это движение регуманизации черных граждан. Все жизни ценны, но не все жизни нужно подвергнуть процедуре, обратной нравственному исключению. Не всех людей вовлекали в психологические процессы демонизации и расчеловечивания для того, чтобы остальные граждане могли убедить себя, что рабство законно.

Поддерживать одновременно и полицию, и активистов трудно. Тем, кто выбирает такой подход, не избежать душевного напряжения и уязвимости. А то! Это и есть дикие условия. Критика приходит в основном от тех, кто стремится насадить ложные черно-белые стандарты «ты или с нами, или против нас» и застыдить нас по той причине, что мы, видите ли, отказываемся ненавидеть правильную группу людей. Выбирать точку зрения, в которой есть нюансы, гораздо сложнее, но это критически важно для настоящей причастности.

Один из участников моего исследования, бывший атлет из Университета штата Пенсильвания, рассказал на своем примере, как можно одновременно и любить систему, и называть ответственных в ее сбоях. Это необходимо для обуздания неминуемо возникающего напряжения, сопровождающего точку зрения, в которой есть нюансы. Участник исследования решил встать на сторону жертв Джерри Сандаски (и прикрывавшего его Джо Патерно) [27] G. Wojciechowski, Paterno Empowered a Predator , ESPN, July 12, 2012, espn.com/college-football/story/_/id/8160430/college-football-joe-paterno-enabled-jerry-sandusky-lying-remaining-silent , в результате чего столкнулся с волной гнева со стороны друзей, которых знал лет по тридцать. И тем не менее он остался стоять на своем: «Когда ты любишь свой университет так, как мы, ты борешься за то, чтобы он стал лучше. Ты признаешь проблемы и стараешься их исправить. Ты не делаешь вид, что все в порядке. Прятать голову в песок – не лояльность, а страх».