Владимир Леви - Куда жить

Я плакал по ночам, а утром, поджав голодное брюхо и стиснув зубы, опять шел самоутверждаться. В студенческие годы я меньше подвергался издевательствам, чем в школе, не было уже таких пыток. У меня был какой-то авторитет, ко мне часто обращались за консультациями.

Во все равно сынки родителей "с положением" не упускали случая продемонстрировать свое превосходство…

Особенно драматичными стали мои дела, когда наступило время поближе знакомиться с девушками. Здесь у меня вообще не было никаких шансов…

Институт окончил с отличием. В 24 года был назначен заместителем директора предприятия, проработал там около пяти лет, и неплохо, но сам ушел: общение с людьми на этой должности оказалось для меня непосильным. По сей день работаю рядовым инженером и ото всех продвижений по служебной лестнице отказываюсь категорически.

Я должен был стать выше своего окружения по уровню развития, по кругозору, по эрудиции. Я должен был стать выше всех, причем так, чтобы никто в этом не усомнился.

Более двадцати лет упорно — занимался самообразованием: капитально изучал литературу, историю, философию, изобразительное искусство, театр. Всегда занимался одновременно не менее чем на двух курсах, кружках и т. п. Овладел фотографией — есть снимки, отмеченные на конкурсах.

Все, за что я берусь, делаю фундаментально. Владею свободно несколькими языками. Только работой над собой я мог отгонять разные невеселые мысли».

Положение мое, тем не менее, незавидное: у меня нет и никогда не было друзей, ровным счетом ни одного. Мне уже 45 лет, а я до сих пор не женат и вряд ли женюсь: не имею никаких навыков общения с женщинами, никакого умения…

Да и откуда ему взяться» этому умению, когда с детства вырабатывалось враждебно-настороженное отношение ко всем окружающим. Насмешки девушек и женщин воспринимал особенно болезненно.

При разговорах на сексуальные темы даже в мужской компании становился вишнево-красным. Менял места работы, чтобы там, где меня не знают, начинать по-другому.

Ео ничто не помогало. Последние 10 лет вообще не делал никаких попыток сближения.

Короче говоря, я одинок, одинок, как слепой котенок в помойке.

Все, в чем я ушел далеко вперед, оказывается совершенно ненужным, бессмысленным.

А в самом главном — в науке жизни, в искусстве общения — безнадежно отстал.

Иногда люди, узнавшие меня поближе, задавали вопросы такого типа: «Вот ты умный, да, эрудит. Ео кому какая радость от этого?! Эрудицию свою, что ли, в могилу с собой положишь?» В ответ я высокомерно улыбался, а внутренне глотал слезы».

Вот он, тупик. Вот оно, одиночество: «суперкомпенсация комплекса неполноценности». Жажду мести, можно сказать, я удовлетворил — отомстил самому себе…

Еще «штрих к портрету»: с течением времени я стал любителем с безопасного места подглядывать и ковыряться в чужих потрохах.

Стал заседателем народного суда. В каждом деле ищу глубинные причины, пружины межличностных конфликтов и преступлений…

В программе моего самообразования психология заняла первое место: я самостоятельно изучил полный ее университетский курс и множество работ зарубежных авторов по первоисточникам. Многое стало ясным в формировании моей собственной личности, почти все — и я никак не могу согласиться с психоаналитическим мифом, будто бы решающую роль в складывании характера играют первые три года жизни. В моем случае, например, главное началось после шести.

Все или почти все я могу детально проанализировать и объяснить, все понимаю, но…

Ничего не могу изменить, ничего!.. Жизнь течет, как река в глубоком ущелье, — не повернуть ни вправо, ни влево…

P.S. Закончив исповедь, я почувствовал небывалое и непонятное облегчение. Сам не верю, но ощутилась надежда, близость чего-то или кого-то, какой-то просвет…

Мы были маленькими, прости!

Георгий, вы действительно многое в себе поняли, почти все, и насчет возможностей психологии уже, видимо, не заблуждаетесь.

Читая вас, так и вижу мальчишку, все того же мальчишку, голодного и смешного… А давай в него — колбасой! Где же он?..

Спрятался вон в того самоуверенного саркастического гражданина. Ага! Вот тут-то мы его и достанем, отсюда уж некуда!.. Отстали давно, а он все бежал, бежал… И вдруг оказался под стражей у себя самого.

Вдруг понял (или еще чуть-чуть не совсем?..) — что бежал — от себя. От себя. От себя…

Он читал, поди, и солидные источники, где любовь объясняется вдоль и поперек как необходимейший механизм продолжения рода, личного удовлетворения и всяческих компенсаций. И наверняка все фундаментально узнал: когда что говорить, когда улыбаться, что раньше, что позже… «Бр-р, дрянь какая, — шептал он. — Вот если б сперва узнать, как не дрожать, как не краснеть при одной только мысли, что подойдешь… Как не бежать?!»

Мальчик, слышишь?.. Откройся и выходи, ну прости нас, слышишь?.. Прости…

Да, это мы, те самые, которые тебя обижали, которые травили и издевались… Мы были маленькими, прости нас, пожалуйста… И большие те дядьки — они же ведь оставались маленькими внутри себя, они дураками были. Прости их, это уже можно, уже спасительно нужно! Прости! — Мы не понимали! — Мы были маленькими, и нам тоже бывало худо, ты ведь не замечал, что мы разные… Ты теперь такой сильный, большой, умный и проницательный — все для тебя возможно — откройся! Давай повстречаемся, поиграем, побегаем вместе!..

В следующих письмах этот человек раскрылся полнее, а я в ответах развивал мысль, не почерпнутую им из психологической литературы: он одинок потому, что оценочно зависим сверх меры, зависимость топчет его подсознание, но ее можно взять под уздцы…

Через некоторое время Георгий сообщил мне, что женился на тридцатилетней женщине и родил с нею двух очаровательных дочек-близняшек. Сейчас он уже дважды дедушка. Преподает в частном университете, ведет психологический факультатив.

послеармейский омежный кризис

Вот еще письмецо из довольно давних. Восьмидесятые годы. Молодой парень из Н-ска, читавший меня, два года назад вернулся из армии — из тогдашней армии, где была уже дедовщина, еще тогдашняя дедовщина…

B.Л! Мне 22 года. Я в тупике. Жить такой жизнью, как сейчас, не могу, не желаю. Если вы мне не поможете, для меня один путь…

Я глубоко болен, не физически (я вполне здоров), болен гораздо страшнее — духовно.

Я знаю свою болезнь, я ее изучил до мелочей, но вот как себе помочь, я не знаю.

Название этой болезни — Внутренняя Несвобода. Вроде бы ерунда, скажете, кто же из нас свободен?

Но все дело, наверно, в степени. Для меня быть таким, какой я сейчас, гораздо страшнее, чем быть калекой. Жизнь для меня — сплошной кошмар, тюрьма, ад. У меня нет ни друзей, ни девушки, никого.