Анжела Варданян - Этюды по детскому психоанализу

– Что именно? – спросил он.

– Что, на ваш взгляд, происходит с вашим сыном?

– Я уже ничего не знаю, – ответил он после паузы, – перепробовали мы все. И объяснял, и бил – ничего не помогает.(Пауза.)

– Вы хотите, чтобы он стал другим, – продолжила я после новой паузы.

– Конечно, – подхватил отец, – нормальным ребенком.

– То есть такими, какими бывают 6-летние мальчики? – уточнила я и обратилась к Гайку: – Ты слышишь, Гайк, твой отец желает иметь 6-летнего сына, который сам знает, что он хочет и умеет это сделать сам.

В этот момент Гайк из-за коробки с игрушками протянул нам обезьянку Кики, [59]глядя на отца, и произнес на армянском:

– Смотри, Кики сейчас умрет.

– Да, если ты о своем старшем брате. Первый сын твоего отца, которого тоже звали Гайк, как и твоего деда, умер. Но ты, Гайк – второй ребенок, старший 6-летний сын своего отца, и сейчас речь идет о тебе, – сказала я.

Гайк мгновенно скрылся за коробкой вместе с Кики. Далее пошел подробный разговор о том, как мама и папа хотели иметь второго ребенка, как он сам, Гайк, тоже захотел появиться на свет. Как развивался в животе у мамы из семени папы, с каким весом он родился, сколько времени сосал грудь, как развивался. Оба родителя активно участвовали в разговоре, а Гайк громыхал игрушками, то выглядывая, то прячась за коробку. В разговоре я периодически останавливалась и уточняла состояние родителей, потерявших первого сына, их траур и тревогу, обращаясь одновременно и к Гайку.

– Ты слышишь, как они переживали и тревожились, и ты, наверное, тоже боялся, тебе тоже было страшно. Поэтому ты кричал?

Хотя прямых ответов не было, спокойствие мальчика, его присутствие-участие высказывалось в мгновенных цепких взглядах или хмыканиях из-за коробки. Это создавало ощущение комфорта, связи и согласия. Резюмируя беседу, я обратилась к Гайку:

– Гайк, тебе нечего прятаться. Послушай, что я лично тебе скажу. Твои родители, как ты слышал, хотели иметь второго ребенка, тебя. И ты сам захотел родиться мальчиком. Уже 6 лет прошло с тех пор, как ты вышел из живота мамы. Тебе больше не нужно тело твоей мамы, чтобы расти и стать мужчиной, таким, как папа, жениться на любимой девушке и иметь своих детей. Твой отец дал тебе свою фамилию и место в своем доме. Он хочет иметь взрослого 6-летнего сына. Хочет и может помочь тебе стать мужчиной. Твой отец желает этого и мечтает об этом. Можешь спросить его об этом сам. Хочешь?

Гайк встал во весь рост и вопросительно посмотрел на отца. Отец смущенно и тихо произнес:

– Конечно, хочу.

Мальчик осторожно прошел мимо матери и присел рядом с отцом, а отец, мягко раскрыв объятия, на тихом выдохе повторил:

– Конечно...

Тело сына прильнуло к сердцу отца, голова его твердо уперлась в отцово плечо. Они погрузились в тишину согласия и покоя, которые не хотелось нарушать. После паузы я продолжила:

– Гайк, хотя и тебя зовут так же, как деда и умершего брата, ты, Гайк, можешь занять свое место в жизни, расти, быть самим собой. Твой папа научит тебя всему, что умеет сам: работать, учиться, водить машину и т. д., но пока тебе надо разобраться со своими сложностями, и поэтому, если ты согласен с отцом, будешь приходить сюда, чтобы обрести свой возраст и самостоятельность. Хочешь? (Пауза.)

Я повторяю свой вопрос:

– Хочешь быть старшим, 6-летним сыном своего отца? Дальше идет хмыкание и кивание головой.

– Тогда, – продолжила я, обращаясь к отцу, – помогите своему сыну, приводите его сюда сами. Мама здесь больше не нужна (испуганный взгляд матери). Да, если ты, Гайк, согласен и хочешь вырасти, тебя будет водить сюда папа. Мы будем работать здесь без мамы. Мне кажется, что ты это сумеешь. И у папы найдется на это время, если он не хочет иметь сына непонятного возраста и готов помочь ему.

– Да, конечно, обязательно, – мгновенно ответил отец.

– Ну что ж, – обратилась я прямо к отцу, – помогите сыну, дайте ему его собственное место и собственную кровать.

– Да, – торопливо прервал он меня, – что-нибудь придумаем.

– Ну как, Гайк, ты согласен?

– Да, – впервые словами ответил мальчик.

Но несмотря на наш уговор, на следующий сеанс Гайка привели оба родителя. Отец с сыном стояли у порога, а мама – в подъезде. Я пригласила войти только отца с мальчиком. Он помог сыну раздеться и неуверенно произнес:

– Мы будем тебя ждать во дворе в машине.

– Как хотите, но за сыном придите вовремя. Ты слышишь, Гайк, папа с мамой придут за тобой, – с такими словами я ввела его в кабинет.

С этого сеанса, собственно, началась терапевтическая работа с мальчиком. Я понимала болезненность акта запоздавшей сепарации. И осознавала необходимость разрыва, «отсечения» столь тесной связи «тела с телом». Поэтому я была готова к сложностям и любой неожиданности, не заставивших себя ждать.

Гайк с курткой в руках остановился в дверях кабинета и жалобно произнес:

– Хочу маму!

– Входи, – спокойно предложила я. – Я слышу, что ты хочешь маму.

Он вошел, бросил куртку напол, вызывающе глядя мне в глаза, настойчиво повторил:

– Я хочу, чтобы мама пришла сюда.

– Тебе так хочется? Я понимаю, но ведь ты сам...

Он прервал меня ревом и воплями, в которых звучало только «Мама!»

Я устроилась в своем кресле, ощущая всем телом напряжение. Этот вопль вызвал во мне сложные чувства: протест, но одновременно вину и тревогу. Я ждала промежутка, паузы, чтобы войти с ним в контакт. Но не тут-то было! Трубный глас звучал непрерывно: «Маму, маму, хочу ма-му!». Мое напряжение нарастало. Через несколько минут Гайк ревел, распластавшись на полу в истерике, молотя руками и ногами, и начал кататься по полу. Вопль приобрел оттенки отчаяния.

Ощутив спазм в горле, я выплеснула свой страх в нервном окрике:

– Прекрати! Ты сам обещал, дал слово своему отцу. Ты знаешь, что это и твое желание.

Вопль на мгновение смолк, затем зазвучал на порядок громче. И это был уже протест. Я ловлю секунду его вдоха. Теперь я гораздо спокойнее и мягче произношу:

– Тебе страшно? Я понимаю, что тебе без мамы может быть очень страшно. Но ты здесь не один.

Крик сменился плачем с всхлипываниями. Я продолжаю:

– Ну скажи, зачем тебе сейчас нужна мама? Реакция мгновенная, он усаживается на полу и сквозь всхлипывания и плач кричит:

– Молчите! Замолчите, не разговаривайте со мной!

И вновь катается по полу, пытается запихнуть свое тело под ковер. [60]Но я настойчиво и твердо продолжаю говорить с ним, подбирая и чеканя каждое слово, мое напряжение спадает, уходя куда-то в ступни:

– Тебе страшно? Всем детям страшно, когда.

Он перебивает меня, усевшись подальше, упершись взглядом в пол, тихим голосом жалобно прося:

– Пусть она придет и вытрет мне нос.

– Я понимаю, что тебе так хочется, но ты это умеешь и сам. Я знаю, что ты это также знаешь. Возьми салфетку, вытри нос, слушай то, чего ты не знаешь. Это нечто очень важное. Знаешь, что делают все дети, когда им страшно, когда тела мамы нет рядом? Они начинают думать о маме, разговаривать с ней или играть. И тогда мама перемещается в твои мысли, в твое сердце. Она ведь тоже думает о тебе, когда тебя нет рядом.