Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

— Возьми лом и подмети плац!

— Зачем лом, метлой же лучше мести!

— Мне не надо, чтобы ты подмел, надо, чтобы ты помучился.

В уникальном документальном фильме "ДМБ-91", снятом в рядовой казарме, можно видеть, как молодых заставляют натирать до блеска натертый пол. Уборка по ночам, многократное перемывание одних и тех же мест превращает труд по уборке в пытку и каторгу. Разумеется, тем самым достигается деструкция "гражданского" или "рационального" представления о чистоте" [43] Левинсон, 1999 .

Однако понятие "абсурд" следует применять по отношению к армии лишь как условное. Что кажется абсурдным гражданскому лицу, имеет принципиальное значение для конституирования всего армейского организма. Абсурд, или как его называют в фольклоре "армейский маразм", является инструментом конструирования социальной системы экстремальных групп.

[Из солдатских писем]

<���…> На зарядку после подъема нас не выгнали. Вместо этого мы убирали снег. Снега выпало громадное количество. На плацу, на крышах, на деревьях лежал тридцатисантиметровый слой "ваты". Было не холодно. Снег был мокрым и тяжелым. Вместо лопат нам выдали фанерки, картонки и доски. Счастливчики получили четыре штыковых лопаты. Наш сержант выругался: "Вот чмошные фанерки, такими только и работать!"

— А что, разве в части нет снегоуборочной машины, — кто-то спросил из темноты.

— Брата-а-ан! — протянул насмешливо Феликсов, вытянув губы. — Какая машина! Обычных лопат-то…

Вот мы и гребли эту мокроту полками, стендами и дверцами от шкафов. Ноги скользили, тонюсенькие фанерки ломались, а доски набухали и становились неподъемными. Да, еще, ну что такое кирзовые сапоги?! Через час они были уже вдрызг мокрые. Технология уборки была крайне проста и примитивна. Разбегаешься, толкаешь перед собой доску и врезаешься в кучу снега, пролетаешь несколько метров вперед, и доска натыкается на трещину в асфальте, и ты летишь в сугроб.

Вот сегодня, например, убирали снег. Капитан нам говорил: "Такого не было 50 лет, в Самарканде объявлено стихийное бедствие!" А нам-то от этого не легче. Портянки мокрые, снег гребем тяжелыми плитами ДСП и хрупкой фанеркой. Одно и то же место в день убираем по три раза. Ну, какое там удовольствие, был бы хоть инструмент хороший. Я все вспоминаю, как я чистил дорожки у Федоровых на даче! <���…>

(Из архива И. А. Климова)

Для добросовестной службы в рамках устава у рядовых-срочников стимулов нет. Стимулами является все, что связано с прекращением службы "дембелем". Контекст дембеля — это контекст мотивированности и заинтересованности солдата. Поэтому если командиру части важно, чтобы некий объект был построен быстро и качественно, то этот объект поручат строить дембелям. Это называется "дембельский аккорд" — разнарядки на глобальные и наиболее важные в масштабах части работы. Суть "аккорда" проста — пока не сделаете, не уволитесь.

"Дембельские аккорды" — почти всегда работа по строительству новой недвижимости — казарм, автомобильных боксов, каменных заборов, коровников, конюшен и т. п. Трудно сказать, какой процент в бюджете армии покрывают эти работы. Наблюдая их масштабы, когда каждые полгода бесплатно и ударными темпами воздвигаются новые постройки и ремонтируются старые, думается, что не малый.

В условиях дефицита и неравномерного распределения армейского бюджета госпиталя и санчасти так же вынуждены эксплуатировать труд больных либо заинтересовывая, либо принуждая. В конце 1980-х годов я два раза лечился в прекрасном Кишиневском госпитале, и каждый раз, пытаясь продлить это удовольствие, устраивался там на работу. Надо сказать, работа была не трудной, и никто никого не принуждал ее выполнять, — напротив, надо было приложить усилия, чтобы устроиться в рабочую команду. В первый раз это была работа лаборанта в биохимической лаборатории, где приходилось мыть пробирки, а во второй раз удалось попасть в тайную бригаду каменщиков, созданную из солдат стройбата. Они якобы страдали от каких-то страшных болезней и поэтому лежали в госпитале месяцами, до тех пор, пока не подойдет срок, после которого их следовало направлять на комиссование. Тогда их на неделю выписывали в часть, где им "вдруг" становилось хуже, и они возвращались обратно, строить новый лечебный корпус из камней старых румынских конюшен.

Казалось бы, какая солдату разница, где работать — в госпитале или в собственной части. Выгода, тем не менее, очевидна. Она определяется отличием конструктивного труда, пускай бесплатного, от труда репрессивного, организованного как средство социального подавления.

Разумеется, практика дембельских аккордов противозаконна. В разгар "перестройки" с ней пытались официально бороться, но это ни к чему не привело. Командир части может любой комиссии сказать то, что приходилось неоднократно слышать автору данной работы: "А их никто не заставляет. Просто солдаты, уходя, рады сделать этот подарок родной части, где они были так счастливы!" Это, разумеется, цинизм, но цинизм не конкретного командира. Это цинизм системы. Юноши, одетые в х/б б/у, получающие жалование 15 руб. в месяц, строящие и подновляющие для себя бараки, обслуживают и несут материальную ответственность за системы, стоимость которых исчисляется миллиардами. В результате воинские части получают новые казармы (или — автомобильные боксы, заборы, коровники, свинарники и т. д.), неуставные отношения — официальную санкцию, а общество — дедовщину как стратегию выживания.

Весна и осень в любой воинской части — это время всеобщего ожидания новых духов. Молодые бойцы (прослужившие полгода) ждут их как младших напарников для того, чтобы возложить на них часть своих обязанностей; деды же ждут их из патриархального любопытства, акцентируя общесоциальный дискурс своего ожидания: дескать, "и кто же нас заменит". Офицеры (особенно старшие) также ждут молодое пополнение, стараясь отобрать в свое подразделение наиболее доброкачественные "экземпляры". При этом все, обладающие хоть какой-нибудь властью, видят в духах возможность поправить свое материальное положение. Но о материальной стороне общения с "карантином" вслух говорить не принято.

Прапорщик Николай считался в своей воинской части большим специалистом по качественной доставке молодого пополнения со сборных пунктов разных городов страны в свою часть. Начальство его за это ценило и постоянно, два раза в год, посылало в такие командировки. Николай в своей компании рассказывал об уловках, к которым он прибегал, чтобы выкачать побольше денег из новобранцев.

"Подписная кампания"

В поезде, незадолго до прибытия, прапорщик начинает проводить компанию за подписку на газеты и журналы. Якобы, когда призывники приедут, чтобы они имели подписные издания. Это заведомая ложь, поскольку новобранцев потом разбросают по разным подразделениям. Кроме того, подписка уже и так давно оформлена теми, кто служит, и/или уволился. При этом выписывался на год стандартный набор газет: "Комсомольская правда", "Аргументы и факты" и "Красная звезда". Истинная стоимость подписки на два порядка меньше тех денег, которые собирали,1 но посчитать никому в голову не приходило. В ротах подобные поборы осуществлялись на демонстративно "добровольной" основе. Замполит выступал с длинной речью о том, что "те, кому дороги его семь рублей, конечно же могут их не сдавать". На языке толпы это звучит так: "Те козлы, которые хотят зажать свои жалкие семь рублей, пусть их зажмут, за них товарищи заплатят этот сбор. А то они еще, чего доброго, застучат". Манипуляторы эксплуатируют корпоративную этику.