Карл Юнг - КРАСНАЯ КНИГА

{6} [269][1] Я слышу, что Саломея все еще плачет. Чего она хочет, или чего все еще хочу я? Это проклятая плата, плата, к которой не прикоснуться без жертвы. Плата, требующая еще большей жертвы после того, как ее коснешься.

Змея: «Ты намереваешься жить без жертвоприношения? Жизнь должна тебе чего-то стоить, не так ли?»

Я: «Я думаю, я уже заплатил. Я отверг Саломею. Этой жертвы не достаточно?»

Зм.: «Для тебя слишком мало. Как было сказано, тебе позволено требовать с себя».

Я: «Ты многое подразумеваешь своей проклятой логичкой: жертвенное требование? Этого мне не понять. Очевидно, моя ошибка обернулась мне пользой. Скажи, разве не достаточно, что я принуждаю свое чувство к окружению?»

Зм.: «Ты вообще его не принуждаешь; лучше было бы, если бы ты перестал мучаться из-за Саломеи».

Я: «Если ты говоришь правду, это не очень хорошо. Потому Саломея до сих пор плачет?»

Зм.: «Да, потому».

Я: «Но что делать?»

Зм.: «Ах, ты хочешь действовать? А можно еще и подумать».

Я: «Но о чем тут думать? Я признаю, что не знаю, о чем тут думать. Может, у тебя есть совет. У меня такое чувство, что я должен подняться выше головы. Я не могу этого сделать. Как ты думаешь?»

Зм.: «Я ничего и не думаю, и совета у меня нет».

Я: «Так спроси потустороннее, иди на Небеса или в Ад, может, совет там».

Зм.: «Меня вытягивают вверх».

Затем змея превратилась в маленькую белую птицу, которая вспорхнула в облака, где и исчезла. Я долго провожал ее взглядом. [270]

Птица: «Ты меня слышишь? Сейчас я далеко. Небеса так далеко. Ад гораздо ближе к земле. Я нашла для тебя кое-что, отвергнутую корону. Она лежит на улице в неизмеримом пространстве Небес, золотая корона».

И вот он уже лежит [271]в моей руке, золотой королевский венец, с буквами, выгравированными внутри; что там сказано? «Любовь никогда не перестает» [272]. Дар с Небес. Но что он означает?

П.: «Вот и я, ты доволен?»

Я: «Частично — в любом случае я благодарю тебя за этот значимый подарок. Но он загадочен, и твой подарок делает меня почти подозрительным».

П.: «Но дар пришел с Небес, ты же знаешь».

Я: «Он безусловно прекрасен, но ты хорошо знаешь, что мы постигли из Небес и Ада».

П.: «Не преувеличивай. В конце концов, есть разница между Небесами и Адом. Я, конечно, думаю, что судя по тому, что я видела, на Небесах происходит столь же мало всего, как и в Аду, хотя, наверное, по-другому. Даже то, что не происходит, не может произойти особенным образом».

Я: «Ты говоришь загадками, которые могут свести с ума, если принять их близко к сердцу. Скажи, как ты понимаешь эту корону?»

П.: «Как я понимаю? Никак. Она говорит сама за себя».

Я: «Ты имеешь в виду эту надпись на ней?»

П.: «Именно; полагаю, она имеет для тебя смысл?»

Я: «До некоторой степени. Но это оставляет вопрос в пугающей неопределенности».

П.: «Как и должно быть».

И птица неожиданно превращается обратно в змею. [273]

Я: «Ты лишаешь мужества».

Змея: [274]«Только тех, кто не в согласии со мной».

Я: «Так я и не в согласии. А кто в согласии? Такое повисание в воздухе ужасающе».

Зм.: «Эта жертва так трудна для тебя? Ты должен быть способен повиснуть, если хочешь решит проблемы. Посмотри на Саломею!»

Я, Саломее: «Я вижу, Саломея, ты все еще рыдаешь. С тобой еще не кончено. Я колеблюсь и проклинаю свое колебание. Я повешен ради тебя и ради себя. Сначала я был распят, теперь я просто повешен — что менее благородно, но не менее мучительно. [275]Прости меня за то, что хотел тебя погубить; я думал о спасении тебя, как когда исцелил твою слепоту самопожертвованием. Возможно, в третий раз мне ради тебя отрубят голову, как твоему прежнему другу Иоанну, который принес нам Христа в агонии. Ты ненасытна? Ты все еще не видишь способа стать благоразумной?»

Сал.: «Возлюбленный мой, что я могу для тебя сделать? Я полностью отреклась от тебя».

Я: «Так почему ты все еще плачешь? Ты знаешь, я не выношу, когда ты в слезах».

Сал, «Я думала, ты неуязвим с тех пор, как завладел черным змеиным жезлом».

Я: «Эффект жезла кажется мне сомнительным. Но в одном отношении он мне помог: по крайней мере, я не задыхаюсь, хотя и был вздернут. Магический род, видимо, помогает мне вынести повешение, определенно отвратительно доброе деяние и помощь. Не хочешь ли ты наконец перерезать веревку?»

Сал.: «Как я могу? Ты висишь слишком высоко. [276]Высоко на макуше древа жизни, до которой мне не добраться. Помоги себе сам, знающий змеиную мудрость».

Я: «Следует ли мне продолжать висеть еще?»

Сал.: «Пока не придумаешь, как себе помочь».

Я: «Так скажи мне по крайней мере, что думаешь о короне, которую птица моей души достала с Небес».

Сал.: «Что ты говоришь? Корона? У тебя есть корона? Счастливчик, на что тебе жаловаться?»

Я: «Повешенный король рад был бы поменяться местами с каждым благословенным нищим на проселочной дороге, который не повешен».

Сал. (восторженно): «Корона! У тебя есть корона!»

Я: «Саломея, сжалься надо мной. Что такое с короной?»

Сал. (восторженно): «Корона — ты будешь коронован! Какое счастье для тебя и меня!»

Я: «Увы, зачем тебе корона? Я не могу этого понять и испытываю невыразимые мучения».

Сал. (жестоко): «Виси, пока не поймешь».

Я остаюсь безмолвным, повешенным высоко над землей на раскачивающейся ветви божественного древа, из-за которого прародители не смогли избегнуть греха. Мои руки связаны и я совершенно беспомощен. И вот я вишу три дня и три ночи. Откуда придет помощь? Вот садится моя птица, змея, которая надела платье на свои белые перья.

Птица: «Мы получим помощь с облаков, стелящихся над твоей головой, раз ничто больше не может нам помочь».

Я: «Ты хочешь получить помощь с небес? Как это возможно?»

П.: «Я отправлюсь и попробую».

Птица взлетела жаворонком, становясь все меньше и меньше, и, наконец, исчезла в плотной серой завесе облаков, покрывавших небо. Я долго провожал ее взглядом, и не различил ничего, кроме бесконечного серого облачного неба надо мной, непроницаемо серого, гармонично серого и неразборчивого. Но надпись на короне — она разборчива. «Любовь никогда не перестает» — значит ли это вечное повешение? Я не зря был подозрительным, когда птица принесла мне корону, корону вечной жизни, корону мученичества — грозные вещи опасно двусмысленны.

Я измотан, измотан не от повешения, но от борьбы с неизмеримым. Загадочная корона лежит далеко внизу под ногами, на земле, поблескивая золотом. Я не парю, нет, я вишу, или даже хуже, я повешен между небом и землей — но не устал от повешения, я могу позволить его себе навечно, но любовь никогда не перестает. Неужели это действительно правда, любовь никогда не перестает? Если это было благословенное послание для них, что это для меня?

«Это полностью зависит от представлений», — неожиданно сказал старый ворон, сидящий на высокой ветви недалеко от меня, в ожидании похоронного пиршества погрузившийся в философствование.