Джон Пауэлл - Как устоять в любви (издание 2)

Коммуникация. Единственный мотив, который может привести к подлинному диалогу — это желание коммуникации (связи, общения). Мы уже сказали, что коммуникация означает соучастие, разделение и что человек разделяет с другим свое подлинное «я», когда разделяет с ним свои чувства. Следовательно, единственно верным мотивом для диалога будет желание дать другому самое драгоценное, что только могу я дать — самого себя в самораскрытии, в наибольшей прозрачности, достигаемой именно в диалоге.

Замечание. Я уверен, что вы, так же, как и я, временами чувствовали, что другие не интересуются вами по-настоящему. Даже те, кто, как мы полагаем, любят нас, и которых мы сами любим, иногда не проявляют особого интереса, слушая нас. Я знаю немало жен, которые чувствуют такое отношение со стороны своих мужей, и наоборот. То же самое я нередко слышал от молодых людей, которым казалось, что их родители не интересуются ими. На самом деле я думаю, что многие или большинство этих случаев могут объясняться тем, что «отвергнутая» сторона использовала при самораскрытии один из первых двух мотивов — либо вентиляцию, либо манипуляцию. Я знаю по собственному опыту, что переживаю определенный дискомфорт, когда я чувствую, что меня I используют, или мною манипулируют. Я в этом случае начинаю посматривать на часы, ища повода, чтобы уйти. Человек — существо общительное по самой своей природе. Закон общительности написан в наших сердцах. Однако это желание познавать и быть познанным не включает в себя желание стать мусорным ящиком или человеком, решающим проблемы других.

Любой из нас, когда размышлял о том, стоит ли ему пойти на риск эмоциональной открытости, спрашивал себя: «Могу ли я довериться ему? Как далеко можно пойти в этом доверии? Поймет ли он меня или отвергнет мои чувства? Вдруг он посмеется надо мной или начнет меня жалеть?» Лучший способ убедиться в том, годится ли температура воды для купания, — войти в воду по щиколотку. К сожалению, большинство из нас предпочитают оставаться на бережке, пока не удостоверятся как-то иначе, и в результате никогда не входят в исцеляющие воды диалога.

Ожидание в целях получения абсолютной гарантии доверия напоминает мне один забавный случай. Мать одного мальчика отвечала друзьям своего сына, звавшим его купаться: «Я не позволю Майклу входить в воду до тех пор, пока он не научится плавать!» Очевидно, единственный способ научиться плавать — это войти в воду. Точно также единственный способ научиться доверию — доверять.

Диалог не может быть отложен. Суд не может вынести приговора до тех пор, пока судебное разбирательство не окончено. Также и диалог требует волевого акта — я решаюсь довериться вам. Я не могу быть уверен. Возможно, вы разочаруете меня. Но я должен пойти на риск, должен попробовать открыть вам свои самые трепетные чувства, потому что я хочу отдать вам мой самый ценный дар — потому что я люблю вас. Именно потому, что я вас люблю, я готов принести вам мой самый ценный дар — мое доверие.

Одна из наших острейших потребностей, которая легко может превратиться в невротическую озабоченность, — это потребность в ощущении безопасности. Так, большинство из нас хочет иметь свою собственную комнату с надписью на двери: «Не беспокоить!» Мы хотим иметь безопасное место, забаррикадированное от вторжения других с их зондирующими вопросами и желанием расследовать про нас все. Нет более болезненной обнаженности, чем обнаженность психологическая. Из этой потребности в ощущении безопасности и защищенности от пытливых посторонних глаз вырастает миф о том, что каждый нуждается в собственном личном убежище, куда никто кроме него не войдет. И, тем не менее, это всего лишь миф, в отношении которого мы желали бы, чтобы он был правдой, но от этого он не перестает быть мифом.

Гораздо больше, чем в каком-то уголке, предназначенном исключительно для нас, мы нуждаемся в том, чтобы у нас был кто-то (абсолютно доверенное лицо, конфидент), кто знал бы нас как свои пять пальцев, а также были бы кто-то еще (близкие друзья), знающие нас очень хорошо. Убежище для уединения, которое мы создаем в качестве места, куда можно убежать и куда никто не сможет за нами последовать, означает смерть для человеческой близости, так необходимой для полноты человеческой жизни.

Во-первых, надо заметить, и это стало сейчас уже общим местом, что я могу знать о себе самом лишь в той мере, в какой у меня хватает смелости довериться вам. Если я себя чувствую с вами совершенно свободно в месте, над которым красуется надпись: «Не беспокоить!», это, несомненно, означает, что поддерживаемый вашим обществом, я смогу войти в такие места внутри меня, о существовании которых я никогда раньше даже не подозревал. Я войду в такие места, куда я ни за что не смог бы войти один. Я нуждаюсь в том, чтобы моя рука была в вашей руке, нуждаюсь в вере в вашу преданность и вашу безусловную любовь, даже для того, чтобы попытаться быть просто честным с самим собой.

Во-вторых, ваша любовь будет эффективна лишь в той мере, в какой я доверяю себя вам. Когда вы говорите мне, прибегая к любому из бесчисленных способов, что любите меня, я хочу верить в то, что вы действительно знаете меня. Если я в какой-то мере буду прятаться от вас, то в той же мере будет урезано значение вашей любви ко мне. Я всегда буду бояться, что вы любите только лишь часть меня, ту самую, которую я вам позволил узнать, и что если вы узнаете меня по-настоящему, всего меня, то вы не будете меня любить. Любовь идет вслед за познаванием другого, так что вы можете полюбить меня лишь в той мере, в какой я позволил вам меня узнать.

Совершенно верно, что при любом общении доброта без честности — этот сентиментальность, но так же верно и то, что честность без доброты становится жестокостью. Подлинное общение предполагает способность быть одновременно по-настоящему честным и по-настоящему добрым. Хотя это является одним из самых трудных правил диалога, об эмоциях следует говорить именно тогда, когда их испытываешь, и именно тому человеку, с которым эти эмоции связаны, доброта может нам весьма помочь в отношении того, как мы будем говорить о своих эмоциях.

Но что можно сказать о таких вещах, которые не являются в точном смысле слова эмоциями, но скорее старыми «запертыми комнатами», которые длительное время представляли часть нашего человеческого багажа и были узловыми пунктами многих наших эмоций? Нередко эти «секреты прошлого» оказывают определенное воздействие на наш собственный образ, каким мы его сами видим, и на наше поведение. Предположим, что это какая-то унизительная постыдная ошибка в прошлом или невротическая склонность, о которой никто не знает. Возможно, если я скажу об этом своему партнеру в одном из диалогов, то он начнет иначе думать обо мне. Он, может быть, даже усомнится в моей нормальности.