Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

Незадолго до первой мировой войны сенсационную известность приобрел сеттер Дон, состоявший на службе в своре германского императора. Пес этот умел говорить по-немецки. Лексика его, правда, была не слишком богата. Hunger (голод), Kuchen (пирог), ja (да), nein (нет), да свое собственное имя «Дон» — вот и все, что мог он произнести в ответ на задаваемые вопросы; кроме того, как уверяли, по собственной инициативе выкрикивал « ruhe » (тише! спокойно!), когда другие собаки лаяли слишком громко.

Это не кажется столь уж невероятным, если принять во внимание характерные особенности немецкого произношения; однако авторитетная ученая комиссия подчеркнула в своем отчете, что Дон не рычит и не выпаивает слова, но отчетливо произносит, и в подтверждение увековечила звуки собако-человеческой речи на фонографе (запись не сохранилась).

Тем же знаменит был кот русского литератора П. В. Быкова по имени Мамонт. Говорил этот кот, естественно, по-русски. На вопрос, хочется ли ему есть, он обыкновенно отвечал «да-да», а на вопрос, чего же именно он желает, произносил: «мя-я-а-са». В минуты душевной депрессии выговаривал: «бе-едный Ма-а-монт», — и, если ему отвечали в том же тоне, мог беседу поддерживать.

В наше время таких феноменов уже не встретишь, слишком придирчивы стали ученые комиссии. Зато в том, что с животными можно общаться как словами, так и без слов, ученые не сомневаются.

«Моя старая собака Тито, чья праправнучка живет сейчас в нашем доме, — пишет Лоренц в книге «Круг царя Соломона», — могла точно определять, кто из моих гостей действует мне на нервы и когда именно. Ничто не могло помешать ей наказать такого человека, и она неизменно проделывала это, мягко кусая его в ягодицу. Особой опасности всегда подвергались авторитетные пожилые джентльмены, которые в разговоре со мной занимали хорошо известную позицию: «Вы ведь слишком молоды». Не успевал гость произнести нравоучение, как его рука с тревогой хваталась за то место, которое Тито пунктуально использовала для вынесения своего приговора. Я никогда не мог понять, как это происходит, — собака лежала под столом и не видела ни лиц, ни жестов гостей, сидевших вокруг него. Как она узнавала, с кем именно я разговаривал и спорил?»

Как?… Еще много каналов. Дыхание — разве мало? Если есть психобиополя, то собаки, наверняка, чувствуют их и качественно, и количественно, определяют направленность. Но есть — и это уж точно — сигнализация знаковая, вполне натуральная, о которой собака знает лучше хозяина.

«Для передачи настроения совсем не обязательны такие грубые действия, как, скажем, зевота. Напротив, ее характерная черта — как раз в малозаметности сигналов: их очень трудно уловить даже опытному наблюдателю. Загадочный аппарат передачи и приема подобных сигналов чрезвычайно стар, он гораздо древнее самого человеческого рода и, несомненно, вырождается по мере того, как совершенствуется наш язык».

Ключ к психологии собаки — удивительная способность к двигательному предвижению. Собака мысленно (не знаю, как иначе сказать) продолжает каждое ваше движение, в том числе и те мельчайшие, в которых вы сами себе не отдаете отчета. Она их видит словно под микроскопом; и, наверное, не только видит… Легко понять, почему у нее развилась из рода в род такая способность: она и охотник и сторож. В какие-то доли секунды должна определить, как поведет себя другое животное, другая собака, человек, — очень конкретно: куда побежит, что сделает — ударит, укусит?.. Определить тактику… Ваша собака лучше вас знает, свернете ли вы направо или налево, пойдете по дороге далеко или только несколько шагов, а потом обратно. Отсюда и животная квазителепатия а-ля Дуров. Бульдог Дези, выделывавший по мысленным приказам невероятные антраша, ввел в заблуждение самого Бехтерева.

Из непрерывного, предвосхищающего двигательного прогнозирования получается, между прочим, и типичный собачий бред отношения: полнейшая убежденность пса в том, что ежели вы приближаетесь к нему в момент, когда он занялся костью, значит, вы вознамерились отнять у него эту кость. Основания на то: во-первых, кость вкусная; а во-вторых, раз вы делаете одно движение, значит будет и следующее, в том же направлении… И приходится зарычать, а коли не понимаете, то и тяпнуть.

Настоящее общение с животным есть высокоинтеллектуальный процесс, ничуть на менее сложный, чем общение с человеком. Это искусство особо дается именно тем людям, которые в общении с себе подобными далеки от успеха.

Шизоидные и умственно отсталые дети нередко относятся к животным с особой любовью и пониманием — и пользуются взаимностью (как тургеневский Герасим…). Когда человеческие каналы общения чем-то подавлены, древние, прачеловеческие высвобождаются, действуют полной мерой…

В современной цивилизации интеллект ограниченно отождествляется с развитием словесно-логическим, речевым. Но есть интеллект и внеречевой: двигательный, чувственный, эмоциональный — то, что может быть несравненно выше у какого-нибудь идиота. Нечто издревле темное, но с перспективой…

Охотник с собакой, всадник на лошади — бессловесное взаимодействие, совершенное взаимопонимание в рамках поставленной цели. Но общение с животным подобно любовному, оно не сводимо ни к какой общей задаче; оно, скорее, подобно музыке — не разыгрываемому дуэту, а совместной импровизации, в которой действия координируются лишь частично. Так общаются люди с дельфинами.

То же самое — у кроватки младенца месяцев от двух до семи. Если вы застанете его в хорошем настроении и удастся войти в общение без сюсюканья, вам будет подарена уйма взглядов, улыбок, непередаваемых звуков, которые родят в вас сонм откликов… Отойдите, и все исчезнет. Вас тянет к нему снова. Вернитесь — и вы опять почувствуете себя в другом измерении, растворитесь…

ЭГО.Из зарисовок. «Сквозняк»

Жизнь моя похожа на постепенное (с провалами) просыпание и воспоминание. И на засыпание, и на забвение тоже…

С рождения (до?..) знал страшно много, знал все или почти все, да, да, помню — только забыл, что именно… Я родился, чтобы всем все рассказать, поведать, всем-всем! Мама рассказывала со смехом («А расскажи, какой я был маленький?»), — что был я младенцем необыкновенно общительным, ко всем-всем-всем обращался из коляски на улице с вдохновенными нечленораздельными речами, что-то доказывал, объяснял, жестикулировал, пел, смеялся…

Искал язык?

Да — и когда стал рисовать, и первые попытки самостоятельного музицирования и фантастические сочинения…

Но — понятный парадокс — забывание содержания по мере овладения формой. Языками, которые мне предлагали, я ЗАБЫВАЛ — забивал память Сущего.