Елена Макарова - В начале было детство

Завороженный тети Мотиной речью Коля вытягивает ветви из брикета. Теперь надо оставить Колю наедине с творением и наблюдать со стороны.

Вместе с тетей Мотей мы ходим по классу (разумеется, тетя Мотя от меня ни на шаг не отступает — три моих пальца сейчас пытаются «перелепить» Колю, преодолеть его лень). Впрочем, это уже не класс, а фантастические дебри, где есть даже «пещера канареек» (ком пластилина с торчащим из него отростком — хвостом канарейки).

— Столько их набилось в пещеру, что одной не хватило места, вот она и выставила хвост наружу. По хвосту узнают, что канарейки внутри, и освободят их из пещеры, — объясняют ребята.

Тетя Мотя будто не слышит, только охает да ахает — восторгается! И при этом поглядывает на Колю. А он (чему тете Моте легко, а мне трудно поверить) все лепит и лепит. Браво, тетя Мотя!

Ребенок — в ступоре. Его привели в психологическую консультацию на обследование. Тесты требовали рисунков, но мальчик наотрез отказался рисовать. Пока психолог беседует с родителями, ребенок сидит в стороне. Бледный, растерянный мальчик. Сажусь с ним рядом, спрашиваю:

— Любишь в машине кататься?

Кивает. Достаю из кармана ключ от своей квартиры, даю ему.

— Зачем?

— Это ключ от машины. Хочешь, пока твои родители разговаривают, мы с тобой прокатимся?

— Хочу.

Не ожидала, что согласится. Но раз согласился — мы победим.

— Отпирай машину, — командую.

— А где она? — беспомощно озирается мальчик.

— Да где, в бумаге, — острием карандаша ставлю на листе точку. — На грузовике или на «Жигулях» двинем?

— На «Жигулях».

— Так где же они? — теперь я спрашиваю у мальчика и даю ему карандаш в руку. — Машина — это ящик на колесах. Подавай прямо к подъезду. У тебя какой подъезд?

— Второй.

— И у меня второй.

Тонкая, нерешительная линия выползает из-под руки. Для семилетнего мальчика слабовато, но вот уже тверже — круги колес.

— Дверцу с замком, вот здесь, а то куда мы ключ-то вставим, Да и выйти нам нужно будет, вдруг укачает. Тебя укачивает?

— Нет.

— А меня укачивает. Дверца мне необходима.

Машина готова. Отпираем ее моим ключом — чик-чик, садимся и едем. Куда?

— Рыбу ловить, — говорит мальчик. Значит, он любитель рыбной ловли.

— Нарисуй-ка, какую мы с тобой рыбу выловили.

— Мы еще не выловили, мы же пока едем.

Рисуем дорогу. Линия уже уверенная: мальчик совладал с собой. А каково бы и взрослому оказаться в огромном зале, где тебе предлагают описать картинку, запомнить столько-то слов и нарисовать рисунки на такие-то темы! Разумеется, у родителей были причины, заставившие обратиться за помощью к психологам, но мальчику-то от этого не легче.

Ключ от моей квартиры открыл машину, заставил ее ехать по дороге, и, если бы мальчика не позвали, мы бы с ним на славу порыбачили. Ясно одно: ребенку можно помочь. А все, что с ним происходит (считается, что он отстает в развитии), происходит по единственной причине — к нему не подобрали ключа. Мне повезло: ключ лежал у меня в кармане.

Пятилетний Витя бегает кроссы вместе со своими спортивными родителями, получает призы на соревнованиях. Лепит все массивное — если верблюда, то непременно из всей коробки пластилина. У него сильные руки. За двадцать минут ему удается смешать все цвета в один. Но вот смесь готова, в коробке остался нетронутым лишь желтый брикет.

— Это на горбы, — говорит мне шепотом.

Значит, облик одноцветного верблюда с нашлепками горбов продуман наперед.

Я познакомилась с Витей год назад, в гостях. Этот белобрысый голубоглазый Аника-воин отлупил мою дочь и заодно целую гвардию детей. Урезонить его было невозможно. Я двинулась на поиски родителей драчуна.

На зов откликнулась молодая женщина, кормящая ребенка в углу кухни. На столе — объедки с праздничного стола, гора тарелок, салатниц и пепельниц с окурками, в соседней комнате — визги и плач, а мадонна кормит себе пухлого младенца — щеки из-за спины видать, ручки-ножки в перевязочках… Меня сразила безмятежность молодой матери.

Мы часто вспоминаем обстоятельства нашей первой встречи. Инна, оказывается, специально пришла в этот дом, чтобы познакомиться со мной, автором «Освободите слона» (М.: Знание, 1985). Прочитав книгу, она решила отдать мне в обучение старшего сына. Мне ничего не оставалось, как согласиться.

Не без содрогания ждала я встречи.

Приехали они втроем. Видимо, младенца не на кого было оставить. За спиной у Вити — рюкзачок. Невозможно узнать в этом тихоне недавнего забияку.

— Что же у тебя в рюкзачке?

— Дороги, — шепотом ответил он, развязал рюкзак и достал из него мешок с цветными пластиковыми лентами.

Действительно — настоящие дороги.

Сдвинув стол к окну, мы принялись прокладывать пути в наш будущий город. Дети ползали по полу, катали по дорогам наспех вылепленные машины, а Витя уже соорудил светофор и шлагбаум. Город строился, а я все смотрела на этого мальчика и его мудрую маму, сообразившую снабдить сына мешком дорог. Благодаря дорогам Витя уверенно вступил в общество созидателей.

— Почему он так буйствовал тогда? — спросила я у Инны.

— Потому что он попал во взрывную обстановку.

Витя — необычайно восприимчивый мальчик, остро реагирующий на «внешний фон». Иногда он «вдруг» начинает драться — и не унять, иногда «ни с того ни с сего» отказывается от пищи — и не принудить к еде, впадает в долгую задумчивость — и ничем не отвлечь.

Как-то группа, где занимался Витя, «перекочевала» из студии в квартиру Тони (о Тоне еще будет рассказ). Тонина мама в силу семейных обстоятельств не могла возить дочь на уроки, а для девочки они были единственной отдушиной.

Пока мы занимались, Тонина мама сидела на кухне и поверяла телефонной трубке очередные коллизии собственной жизни.

Иногда, как бы опомнившись, — полон дом детей! — она заглядывала к нам в комнату. Взглянет — и уйдет.

Мы печатали монотипии. Тоня просила маму побыть с нами. «Сделай хоть одну картину, это просто!»

Тонина мама отказывалась. Тоня настаивала. Настояла. Витя во все глаза смотрел на эту женщину, строгую, с волевым подбородком, в вязаном сером платье. Казалось, он физически ощущал исходящую от нее тревогу.

— У меня ничего не выйдет, — заявила она, присаживаясь рядом с Витей. — Или выйдет полный мрак.

Затаив дыхание, следил Витя за тем, как Тонина мама макает кисть в банку с гуашью. Его глаза темнели, когда кисть окуналась в черную краску, и из его груди вырывался вздох облегчения, когда в ход шли светлые цвета. Так он сопереживал, так ему не хотелось, чтобы вышло «что-нибудь мрачное». Получившийся оттиск был и верно темный, с красными вкраплениями. Куда девались желтое, оранжевое?