Роберт Смит - История психологии

в. расхождение между тем, чего от психологии ожидают академические ученые, и тем, чего от нее хотят обычные люди. Это иллюстрирует и натянутость отношений между авторитетом научного знания и знания, полученного в личном опыте. Юнг подтверждал веру людей в значимость личных смыслов, что стало особенно ясно после посмертной публикации книги Юнга «Воспоминания, сновидения, размышления» (Erinnerungen, Traume, Gedanken, 1962). Этот текст получил широкую известность как автобиография Юнга, хотя многое в нем было доработано и дописано Аньелой Яффе (Aniela Jaffe), долгое время служившей секретарем Юнга.

Эта глава началась с парадоксального утверждения о том, что Фрейд был просвещенным ученым, который, опираясь на разум, привел Просвещение к его завершению. Фрейд надеялся — гораздо больше, чем его последователи, — что истина поможет облегчить страдания человечества, но события XX в. показали, что прогресс не стоит принимать как должное. Приписав бессознательному творческую силу, Юнг был более оптимистичен. Но и он подчеркивал темную сторону человеческой природы, при этом представляя Просвещение скорее симптомом, чем лекарством от современных бедствий. Психоаналитическая работа заставила разум увидеть его пределы. И тогда как Фрейд считал веру регрессией в детство и примитивной фантазией о всемогущем отце, Юнг относился к религиозному опыту серьезно, как к неуничтожимой человеческой потребности. Многие поэтому считали, что Юнг объединил современную психологию и религиозную веру и таким образом преодолел кризис человеческого существования, причину которого видели в научном мировоззрении. Они надеялись, что он предоставил психологические доказательства того, что даже на современном Западе люди могут верить в вечные ценности человеческого духа. Возможно, Юнг и позволял читателям, в том числе верующим, прочесть его так, как им этого хотелось, но его едва ли можно считать христианским психологом. Его вклад заключался в том, что он дал психологическому языку собственное богатство и независимость от механистических понятий (так же мы можем думать и о Фрейде, если будем рассматривать его труды в контексте не естественной, а интерпретативной науки). Это позволило духовным целителям и всем нуждавшимся в исцелении использовать теории Юнга для поиска ответов на их вопросы. Этот язык исцеления был не материалистическим или духовным, а психологическим.

Когда Фрейд приложил понятие Эдипова комплекса к предыстории человечества и создал нечто вроде антропологии, или когда, столкнувшись с реальностью войны, занялся изучением Я, он начал рассматривать индивида как социальное существо. Его последователи — такие как глава Венского психоаналитического общества в 1920-е гг. Федерн, — пошли дальше, проводя параллель между вытеснением в индивидуальной психике и социальными репрессиями и пытаясь найти психоаналитический ключ к общественным проблемам. Адлер и другие психоаналитики, ассоциируемые с Фрейдом, пошли той же дорогой. Юнг, напротив, был открыто безразличен к политике и не удостаивал вниманием все, что не связано с трансформацией индивида, считая подобные изменения поверхностными. Однако и Юнг, с печальными последствиями для своей репутации, переносил психологические категории на общественно-политическую сцену и трактовал социальные события как результат действия психологических факторов. Надо сказать, что это возвышение «психологического» за счет «социального» было типично не только для психоанализа. Психология в США потому и получила организационную и финансовую поддержку, что предлагала услуги по индивидуальной адаптации и контролю, а не систематический анализ взаимосвязей между личным опытом и характером и социальными структурами. Отношения психологии — как аналитической, так и неаналитической — с социальным измерением человеческого существования в XX в. были непростыми, что верно и для настоящего времени.

По мере того, как в конце XIX в. психологические и социальные науки приобретали современный вид, возникали споры о том, какое знание к какой области относится. Существовали направления, получившие названия «психология» и «социология». Но поскольку индивиды (непременно) живут в обществах, а общества (непременно) состоят из индивидов, граница между предметами исследования психологии и социологии не была самоочевидна. Вопрос этот был деликатным. И ту, и другую дисциплину можно было критиковать за то, что ее базовые понятия — такие как «личность» и «общество» — были плохо сформулированы. Или же можно было сказать, что ни та, ни другая дисциплина на самом деле не является независимой, самостоятельной областью, на что обе они претендовали. В этой главе будет обсуждаться социальная психология — область, где наиболее очевидным образом встретились психология и социология, и где наиболее очевидным образом ученые столкнулись с вопросом об отношении индивида к обществу.

То, как люди понимают индивидуальную жизнь в отношении к коллективному существованию, — в основе своей вопрос не только научный, но и политический, и нравственный. Не методологическая ошибка, а природа самого обсуждаемого предмета обусловливает неотделимость истории социальной психологии от политической истории и от дискуссий о власти, справедливости, свободе и долге. Предмет социальной психологии — социальный субъект — является также субъектом политическим, и социальная психология не бывает политически нейтральна. На самом деле это вынуждает нас задать вопрос о том, возможно ли и нужно ли добиваться безоценочной науки о человеке. Эта связь социальной психологии с политикой была особенно явной в советской истории, и это обсуждается в заключительной части данной главы. История советской психологии имеет свою специфику, поскольку советское государство претендовало на единственно верное и объективное понимание социальной природы человека. Но и в других странах психология была связана с политикой. Неслучайно экспансия психологических и социальных наук шла особенно стремительно в Северной Америке, Южной Азии и Западной Европе с 1940-х по 1960-е гг. на фоне политических реформ. Американский психолог Гордон Олпорт, автор классического труда по истории социальной психологии, писал: «Сможет ли социальная наука под надлежащим этическим руководством в итоге уменьшить или устранить культурное отставание [социополитического развития общества от материального] — это вопрос, от которого, возможно, зависит судьба человечества» [35, с. 3]. Сложно представить себе более политизированное суждение о науке. Скиннер, как и многие другие психологи того времени, энергично высказывался в том же духе.