Роберт Смит - История психологии

В связи с этим изучение так называемых первобытных народов было особенно важным, так как позволяло увидеть универсальные черты человеческой природы. По мнению Бастиана, «значение естественных народов для этнологии заключается в том, что коллективные мысли человечества мы находим у них в наиболее простой и примитивной форме — настолько ясной и отчетливой, как если бы мы имели дело с низшей органической формой» [цит. по: 112, с. 48]. Изучение народов мира приведет, как полагал Бастиан, к выявлению универсальных психологических черт человека. В противоположность этим последним, человеческое разнообразие для Бастиана есть продукт истории. Как типичный немецкий мыслитель Бастиан пытается объяснить человеческое развитие, а следовательно, и разнообразие типов человека, из присущей человеческому разуму внутренней способности к росту — в терминах энтелехии, или конечной причины. Так, сходство между культурами Бастиан объясняет не социально обусловленной культурной диффузией, а общностью закономерностей и моделей психологического развития. Этот психологический подход приобретет большую известность благодаря представителю следующего поколения — Юнгу.

Несмотря на то, что этнологи подчеркивали единство человечества, и среди ученых, и в обществе в целом идея расы пользовалась всеобщим признанием. Современного читателя может неприятно поразить, насколько расовые представления конца XIX в. были проникнуты предубеждениями и предрассудками. В XX в. многим антропологам легко удавалось описывать различия между людьми без обращения к понятию расы, а в российских научных кругах и в XIX в. термин этот не был столь распространен, как на Западе. В то же время огромное число европейцев и североамериканцев, как образованных, так и простых людей, верили, что раса и расовые различия — эмпирически доказанные научные понятия.

Идея расы переросла у немецких националистов (хотя, разумеется, не только у них) в своего рода мифологию. Даже после объединения Германии в 1871 г. крайние националисты продолжали беспокоиться по поводу того, что за пределами рейха оставалось еще довольно много немецкоязычного населения. Кроме того, предметом их тревоги было отсутствие у Германии собственной колониальной империи, а также положение Германии в центре Европы — как бы «в окружении» других, недружественных, держав. Слово «арийский» — первоначально название индоевропейской языковой семьи — стало употребляться немецкими авторами для обозначения типа, якобы биологического, к которому, как они думали, принадлежали обитатели Северной Европы. По их мнению, «арийцам» был присущ особый склад души и характера, сформировавшийся в густых лесах севера, вдали от евреев и римлян, положивших начало христианству. И все эти построения сопровождались злокачественным антисемитизмом, распространившимся по всей Европе — от Франции до России, которому также находилось обоснование в «научных» рассуждениях о расе и расовых различиях.

Язык описания различий между людьми использовался как применительно к индивидам, так и в отношении любых общностей — классовых, возрастных, гендерных и расовых групп. Феминизм, главной задачей которого было обретение женщинами доступа к образованию, а затем и политического представительства, переживал во второй половине века явный подъем. Однако ответной реакцией была масса злобных и оскорбительных публикаций, авторы которых утверждали, что образование и участие в общественной деятельности противоречат естественной физиологической природе женщин. Инициативой здесь завладели врачи; они утверждали, что присущие женщинам отличия обусловлены репродуктивной функцией: она якобы забирает ту энергию, которая у мужчин используется для деятельности мозга. Поэтому психология мужчин и женщин различна. Аналогичным образом многие авторы на протяжении всего XIX в. для того, чтобы обосновать необходимость существования социальных классов, писали о физиологическом разделении труда между головой и руками. По утверждению консерваторов, высшие и низшие классы различают- с я подобно голове и рукам: одним присуща функция управления, другим — исполнения тех или иных действий; «тонко организованные», высшие натуры призваны руководить, тогда как «грубые», низшие типы — работать. Язык описания различий между людьми — физических и психологических — проникал на все уровни организации общества, от семьи до империи. И так же, как в рассуждениях о расе, используемые здесь категории заимствовались из общественной жизни и превращались в знание о природе, якобы объективное и истинное; тем самым существующий общественный порядок представал как естественная данность.

Пожалуй, было бы не совсем верно просто отмести представления о естественном неравенстве как лженаучные. В конце концов, многие из авторов этих работ были настоящими учеными. То, что содержание психологии и обществоведения XIX в. во многом определялось интересом к проблеме различий между людьми и языком описания этих различий, есть исторический факт. Практические задачи социальной и политической жизни, будь то обучение детей хорошим манерам или управление империей, требовали дифференцированного подхода к разным людям и группам. Практика обретала в науке о различиях — индивидуальных, классовых, половых и расовых — необходимый ей язык, а наука находила в практике свое конкретное предметное содержание.

Науки о различиях между людьми — такие как френология и физическая антропология — искали соответствия между физическими и ментальными характеристиками. Они использовали физические черты как индикаторы психических, что казалось объективным и практичным. В результате возник новый дискурс, или способ рассуждения, о человеческой природе, который противоречил существовавшим до этого представлениям. Традиционно описания и классификации различий между людьми — шла ли речь об отдельных индивидах или об их группах — соседствовали у авторов научных сочинений с рассуждениями об умственных способностях, нравственных добродетелях и цивилизованном поведении. Подобные работы иногда относили к моральной философии (в отличие от философии природы, или «натурфилософии»); преподавание моральной философии принимало форму нравственного христианского воспитания. В описаниях физических признаков различий, например расовых, сплошь и рядом встречались моральные и религиозные ценности и понятия. И в этом смысле биологические теории человеческого разнообразия конца XIX в. разительно отличаются от моральной философии века предшествующего. Отличие связано с распространением нерелигиозных — светских, секуляризованных — ценностей, или, как сказали бы сами авторы XIX в., с подъемом рационализма. Его часто отождествляли с ростом авторитета естественных наук, и научная психология, по распространенному мнению, должна была основываться на естествознании.