Александр Шёнбург - Искусство стильной бедности

Если вы хотите отыскать город, превосходящий дру­гие по благородству, то сведений о возрасте будет недо­статочно. Настоящей элегантностью отличаются города минувшего величия. Чем ярче был их прежний расцвет и чем сильнее контраст с сегодняшним днем, тем боль­ше в них изысканности. А если так, то Пиза, безуслов­но, заслуживает место среди элиты городов.

В VIIT веке уровень образования в Пизе был настоль­ко высок, что Карл Великий настоял, чтобы грамоту ему преподавал пизанец. Уже в XII веке в Пизе начали обу­чать юридическим наукам. Свой первый расцвет Пиза пережила задолго до основания Рима. На протяжении столетий она оставалась единственной крупной гаванью на западном побережье итальянского сапожка. Когда же поднялся Рим, Пизу уравняли в правах с другими горо­дами, и она стала обыкновенной колонией. К северу от нее построили новую гавань — Геную.

Когда огромная империя рухнула под натиском се­верных варваров, во всей Европе осталось лишь не­сколько островков цивилизации: монастыри и... Пиза. Старый портовый город превратился в культурную мет­рополию и морскую державу — в вакууме, образовав­шемся после падения империи, развертывались гранди­озные планы мирового господства. «Миром» тогда считалось Средиземноморье, и мировое господство Пи­зы продлилось два века, начиная с середины XII. В эпо­ху наивысшего расцвета Пизы городу принадлежали от­воеванная у пиратов Калабрия, а также Корсика и Балеарские острова. После основания Франкского го­сударства Пиза стала резиденцией правительства. Око­ло 1200 года, в разгар рыцарской эпохи, город, находив­шийся на пересечении Запада и Востока, был местом обитания придворных, аристократов, ученых, купцов. Собор, объединяющий в себе элементы мечети и сина­гоги, служит ярким примером многообразия культур, властвовавших в Пизе, наиболее честолюбивой морской столице тогдашней Европы.

Однако на смену рыцарской пришла новая эпоха. Империя Гогенштауфенов развалилась. Фридрих Барба­росса скончался в 1190 году (принимая ванну во время одного из крестовых походов). Его сын Фридрих II без­заботно правил Священной Римской империей, пребы­вая в Сицилии, и немного враждовал с Римским Папой; когда же Европе стали угрожать монголы, эпоха Штауфенов закончилась, а Пиза утратила власть над внешним миром. Соседние города, Генуя, Лукка и Флоренция, которые с давних пор завидовали Пизе, воспользовались возможностью привести гордый город в запустение — объединились и завоевали его. В 1392 году Пизу прода­ли миланским Висконти, а те в свою очередь передали ее Флоренции. Восстания пизанцев против ненавистного им города торгашей беспрестанно подавлялись. Когда в XVI веке в Пизе работал Галилей, она уже давно была не метрополией, а провинцией.

Если бы город был живым существом, то Пиза чувство­вала бы себя оскорбленной тем, что сегодня ее знают лишь благодаря покосившейся башне. Однако она тер­пеливо сносит те сотни и тысячи туристов, которые еже­дневно высыпают на Кампо-дей-Мираколи, Площадь чудес, чтобы успеть сфотографировать башню, не обра­щая внимания на другие, куда более импозантные стро­ения: уже упомянутый собор и неповторимый баптисте­рий. Пиза и ее жители с добродушными улыбками встречают приезжающих на автобусе туристов, которые фотографируются, оставляют здесь часть своих сбереже­ний и, не причиняя никакого вреда Старому городу, от­правляются во Флоренцию, Лукку или в путешествие по Тоскане.

Большинство молодых людей, встречающихся на Улицах Пизы, учатся в Скуола-Нормале-Супериоре, единственном элитарном вузе Италии. В известном смысле Пиза так и осталась мини-метрополией для избранных, разве что теперь она находится вне центра ми­ровых интересов. И если вручать призы за равнодушие к утрате собственной значимости, то Пиза будет числить­ся среди первых кандидатов.

Нельзя говорить о величественном нисхождении, не упомянув страны, где это искусство усовершенствовано в высшей степени: Венгрию и Англию. Здесь особенно заметно, что истинная мера народов, городов и людей проявляется в тяжелые времена. Быть счастливым по­бедителем просто, куда трудней достойно нести бремя поражения и при этом не терять чувства юмора. Герцог Шаро по пути на эшафот читал книгу. Поднявшись по лестнице к палачу, он отметил то место, где закон­чил чтение. Ни одному европейскому народу юмор ви­сельника не присущ в той степени, в какой он присущ венграм.

Юмор всегда есть там, где люди высоко несут голову, несмотря на любые неурядицы. Немногим культурам до­велось испытать столько тягот, сколько венгерской, и все же если бы юмор стал экспортным товаром, то эко­номика Венгрии пережила бы небывалый подъем. Гол­ливуд, да и вся киноиндустрия, — это изобретение вен­герских эмигрантов, среди которых Вилмош Фокс, создавший автоматы «Никель-Одеон», Адольф Цукор, основатель «Парамаунт Студиос», и режиссеры Майкл Кертис («Касабланка»), Джордж Кукор («Моя прекрас­ная леди») и Александр Корда («Генрих VIII»).

Венгры так долго главенствовали в американском и английском кино, что на одной из крупных голливуд­ских студий даже вывесили плакат: «Чтобы получить у нас работу, быть венгром недостаточно!» В фильме Кор­ды «Алый первоцвет» (1934) Лесли Ховард сыграл арис­тократа сэра Перси, ставшего образцом для изображе­ния великосветского англичанина, хотя самого актера прежде звали Ласло Штайнер и родился он в Будапеште. Фильм был снят по роману венгерской баронессы Орци, сценарий написал Лайош Биро, музыку — Миклош Рожа, и большинство остальных членов съемочной группы тоже были венграми. Сам Александр Корда, помимо прочего, был знаменит тем, что не одно десятиле­тие помогал деньгами своим неимущим согражданам и знакомым актерам, оказавшимся не у дел. Список дру­зей, в которых он принял участие, длиннее его фильмографии, а ведь в ней больше пятидесяти лент. Таким об­разом, Корда стал одним из тех меценатов, которых сегодня можно встретить разве что в Венгрии и для ко­торых граничащее с безрассудством великодушие — не­пременная составляющая жизни.

Кроме пристрастия венгров к развлечениям, склон­ности к остроумию, их игрового азарта, «тайну успеха венгров» лучше всего раскрывает следующее наблюде­ние: в самых безвыходных ситуациях венгр никогда не утратит самообладания и чувства юмора.

В 1848—1849 годах казалось, что Венгрия может стать независимой от Австрии. Однако Вена обратилась за по­мощью к русскому царю, и народные волнения были по­давлены с небывалой для того времени жестокостью. Премьер-министр Шварценберг, действуя в духе буду­щего столетия, добился от девятнадцатилетнего импера­тора Франца-Иосифа разрешения казнить почти всех офицеров-венгров — от штабных офицеров и выше. По­сле чего по всей Европе прокатилась волна негодования, которая усилила революционные настроения. Офицеры, принявшие смерть без раскаяния и просьб о помилова­нии, стали национальными героями Венгрии. Лишь предводителю восстания, Лайошу Кошуту, удалось бе­жать в Турцию, переодевшись камердинером польского графа.