Ирина Черепанова - Дом колдуньи. Язык творческого бессознательного

При этом необыкновенно важную и специфическую роль играет слово „вечный“. Оно принадлежит к тем выражениям из словаря ЛТИ, нацистский характер которых определяется исключительно бесцеремонностью их употребления: ЛТИ непрерывно пользуется эпитетами „исторический“, „единственный в своем роде“, „вечный“. Слово „вечный“ можно считать высочайшей ступенью в длинной лестнице нацистских превосходных степеней, причем, с этой по­следней ступени вход уже прямо на небо. Вечность — атрибут Бо­жества; называя что-то „вечным“, мы помещаем это „что-то“ в ре­лигиозную сферу. „Мы нашли путь в вечность“ — сказал Лей во время торжественного открытия Школы Адольфа Гитлера (высшая партийная школа) в 1938 г. На экзаменах в этой школе нередко за­дается провокационный вопрос: „Что наступит после Третьего Рей­ха?“. Если не чувствующий подвоха ученик отвечает „четвертый“, то его безжалостно исключают (даже при хороших профессиональ­ных знаниях) как бестолкового адепта партии. Правильный ответ таков: „Ничего не наступит, ибо Третий Рейх будет вечным немец­ким государством“.

9 ноября 1935 г. о погибших при Фельдхенхалле Гитлер сказал: „мои апостолы“ (используя новозаветные выражения, он определяет себя как немецкого спасителя). Их шестнадцать, видимо, он хочет иметь их больше, чем было у его предшественника, а во время по­гребальных торжеств прозвучали слова: „Вы воскресли в Третьем Рейхе“. Фюрер неустанно подчеркивает свои исключительно близ­кие отношения с Богом, свою роль избранника, дитя Божия, свою религиозную миссию. В период триумфального взлета своей поли­тической карьеры он сказал в Вюрцбурге (в июле 1937): „Нас ведет длань Провидения, мы действуем по воле Всемогущего. Никто не может творить историю народов и мира без благословления Про­видения“. Провидение, которое его избрало, появляется в каждой речи Гитлера, в каждом его воззвании в течение всех этих лет. По­сле покушения 1944 года мы узнаем, что судьба сохранила его, ибо немецкий народ нуждается в нем — в „знаменосце веры“. В своем дневнике от 10 февраля 1932 г. Геббельс описывает речь фюрера во Дворце спорта: „В конце он впал в чудесный ораторский пафос и кончил словом: Аминь! Это прозвучало так естественно, что все люди были глубоко потрясены и растроганы, толпу во Дворце спорта охватил экстаз...“ Это „аминь“ ясно показывает, что общее направление всей этой риторики носит характер религиозный и пастырский. Религиозная кульминация деятельности Гитлера за­ключается в использовании конкретных христологических оборо­тов, а затем, по нарастающей, в манере произносить важные пар­тийные речи как проповеди с большой напыщенностью. Но фюрер не может произносить речи ежедневно — даже не должен, божеству подобает пребывать на небесах и чаще говорить устами своих жре­цов, нежели собственными. А что касается Гитлера, тут есть еще и дополнительная выгода: его слуги и друзья могут провозглашать его спасителем еще более решительно и без тени смущения, покло­няться ему еще неустаннее и горячее, чем это делал бы он сам. С 1933 до 1945 г., до самой катастрофы, это вознесение фюрера на пьедестал божества, сравнение его личности и деяний со Спасите­лем и библейскими персонажами свершалось ежедневно, и не было никакой возможности хотя бы в малейшей степени сопротивляться этому.

Культовые почести, воздаваемые Гитлеру, лучистый религиоз­ный нимб вокруг его личности, еще более усиливаются благодаря тому, что повсюду, где речь заходит о его деяниях, его государстве, его войне, появляются религиозные эпитеты. Вилл Веспер, руково­дитель Саксонского отделения Имперской литературной палаты по случаю октябрьской „Недели книги“ провозглашает: „Майн Кампф“ — это священная книга национал-социализма и новой Германии“. Фюрер — новый Христос, особый немецкий Спаситель; великую антологию немецкой литературы и философии от „Эдды“ до „Майн Кампф“, где Лютер, Гете и т. д. занимают лишь переход­ные ступени, называют „германской Библией“; его книга — „немец­кое Евангелие“; его война—„оборонительная священная война“; ясно, что и книга, и война обязаны своей святостью святости само­го автора и, в свою очередь, усиливают его ореол.

Простая масса ощущает понятие „Третий Рейх“ как религиоз­ное усиление понятия „Рейх“, и без того уже наполненного религи­озным смыслом. Дважды существовала Германская империя, дваж­ды она была несовершенна и дважды погибла; однако теперь Третья Империя предстанет во всем своем совершенстве, не руши­мая во веки веков. И да отсохнет рука, не желающая ей служить или поднимающаяся против нее! Религиозные выражения и обороты ЛТИ вместе составляют сеть, которая набрасывается на слушателя и затягивает его в область веры».

Такова внешняя сторона медали: тяготение к религиозной лек­сике и символике. Вместе с тем, нам известно увлечение Гитлера и теософией. «Теософы надели на неоязычную магию восточный наряд, снабдили ее индуистской терминологией и открыли люциферствуюшему Востоку путь на Запад».

Фуле — остров где-то на севере Германии, ныне исчезнувший из глаз людей; как и Атлантида, был легендарным центром магиче­ской цивилизации. Тайное общество Фуле обладало эзотерически­ми знаниями: «Особенные существа, посредники между людьми и „тем, что там“, располагают хранилищем сил, доступным для по­священных в тайну. Оттуда можно черпать, чтобы дать Германии власть над миром и сделать из нее провозвестницу грядущего сверхчеловечества. Настанет день, когда из Германии двинутся в бой легионы, чтобы смести все препятствия на духовном пути зем­ли. Их поведут непогрешимые вожди, черпающие в Хранилище Сил и вдохновленные великими древними» — Таковы мифы, которыми пророки магического социализма Экарт и Розенберг наполнили медиумическую душу Гитлера.

По мнению оккультистов внутренние силы членов группы об­разуют общую цепь. Но пользоваться ею в целях группы можно только через посредство медиума, который аккумулирует силу, а тот, кто управляет — маг. В обществе Фуле медиумом был Гитлер и магом Гаусгоффер.

Раушнинг писал о Гитлере: «Приходится вспоминать о медиу­мах. В обычное время эти медиумы — рядовые, посредственные люди. Внезапно, так сказать, с неба, к ним падает власть, подни­мающая их высоко над общим уровнем. Что-то внешнее, по отно­шению к личности медиума, он как бы одержим. Затем он опять возвращается к обыденному. Для меня бесспорно, что подобное происходило с Гитлером. Персонаж, носивший это имя, был вре­менной одеждой квази-демонических сил. При общении с ним ощущалось соединение банального и чрезвычайного, невыносимой двойственности. Подобное существо мог выдумать Достоевский: соединение болезненного беспорядка с тревожным могуществом». Штрассер: «Слушавший Гитлера, внезапно видел явление вождя Славы... Будто бы освещалось темное окно. Человек со смешной щеточкой усов преображался в архангела. Потом архангел улетал и оставался усталый Гитлер с тусклым взором». Бушез: «Я видел его глаза, сделавшиеся медиумическими... Иногда происходил процесс преображения, нечто, как виделось, вселялось в оратора, из него исходили токи... Затем он опять становился маленьким, даже вуль­гарным, казался утомленным, с опустошенными аккумуляторами».