Лев Шильник - Шизо и Цикло.Присмотрись,кто рядом с тобой.Психологический определитель

На нашу мельницу льют воду и исторические источники. Например, в хрониках деликатно сказано, что Жанне «никогда не пришлось испытать периодических недомоганий, свойственных ее полу». Сказано, конечно, скупо, но в соединении со всем прочим (особенности телосложения, психики, характера) позволяет достаточно уверенно поставить диагноз – синдром тестикулярной феминизации.

В медицинской литературе девушки и женщины с синдромом Морриса характеризуются как исключительно практичные, деятельные, неутомимые, отличающиеся острым умом и проницательностью. В спорте они очень быстро достигают блестящих результатов, настолько обгоняя обычных женщин, что для рекордисток в последнее время пришлось даже ввести специальный экспресс-метод на предмет установления мужского набора хромосом, чтобы исключить обладательниц синдрома Морриса из женских соревнований.

Исключительные физические и интеллектуальные качества носительниц этого синдрома объясняются, по всей видимости, тем, что соматические ткани остаются «глухими» к действию мужских половых гормонов, которые в избытке продуцируются собственными семенниками. Поэтому гормоны в свободном состоянии циркулируют в крови, активно подпитывая умственную и физическую энергию. Отсюда, между прочим, следует, что повышенное содержание андрогенов вообще может оказывать своего рода допинговый эффект. Этот эффект можно без особого труда обнаружить, изучая биографии великих мира сего.

Какой бы закрытой ни была сексуальная жизнь знаменитых исторических деятелей, кое-что в хрониках отыскать можно. Например, хорошо известно, что Юлия Цезаря античные историки называли мужем многих жен и женой многих мужей (здесь, кстати говоря, содержится еще и намек на бисексуальность выдающегося полководца, что, впрочем, было обычным делом в греко-римском мире). Безудержной сексуальностью отличались Пётр I, Байрон, Пушкин, Лермонтов, Альфред де Мюссе, Бальзак, Гейне, Лев Толстой. У многих из них высокий сексуальный тонус сохранялся до глубокой старости – те же Толстой и Гёте. И даже если биографии некоторых великих свидетельствуют о полном их равнодушии к прекрасному полу, то это, как правило, говорит всего лишь об элементарной сублимации – переводе сексуальной энергии в творческую активность, как это было у Канта и Бетховена. В свете сказанного крайне любопытно отметить высочайшую творческую продуктивность у многих аскетов-подвижников. Впрочем, «тонкие властительные связи» между воздержанием при высокой половой силе и творческим вдохновением были подмечены еще в незапамятные времена: «Из пророка, познавшего женщину, семьдесят семь дней не говорит Бог».

4Гипоманиакальная депрессия. Правильнее здесь было бы вести речь о циклотимии в духе Эрнста Кречмера – периодических колебаниях физического и психического тонуса. (Помните знаменитую ось «шизо – цикло»?) Люди подобного склада никогда не живут ровно и безмятежно. Периоды высочайшего душевного подъема, необыкновенной легкости и беспрерывной кипучей деятельности, когда все вроде бы получается само собой, вдруг сменяются угнетенным состоянием духа и глубочайшей тоской. Настроение отвратительное, все валится из рук и вообще свет не мил – хочется лечь и умереть. Такие фазовые переходы могут дать в пределе картину маниакально-депрессивного психоза, когда без помощи психиатра уже не обойтись. Но откровенная клиника нас в данном случае не занимает. Между душевной болезнью и усредненной нормой существует множество промежуточных состояний, когда циклорадикал звучит все же несколько под сурдинку, не срываясь в крайности. Поэтому применительно к циклоиду или циклотимику (в отличие от страдающего маниакально-депрессивным психозом) правильнее говорить о гипоманиакальности и субдепрессивности – выраженной патологии здесь нет и в помине.

Маниакальная фаза истинного психоза, как правило, непродуктивна, а вот гипомания у творческих натур сопровождается фейерверком идей, сыплющихся как из рога изобилия. Мир гостеприимно распахнут, все его потаенные взаимосвязи обнажены и прозрачны, слова и мысли бегут наперегонки – только успевай записывать. Такое состояние вдохновенного подъема прекрасно описано А. С. Пушкиным:

Между прочим, Александр Сергеевич был, вне всякого сомнения, циклотимиком с сезонными колебаниями тонуса. Именно у циклотимиков в противоположность большинству людей настроение и работоспособность падают весной, отчетливо поднимаясь осенью. В только что процитированном стихотворении «Осень» он сам пишет об этом совершенно недвусмысленно:

Весьма примечательно, что кроме циклоидности у Пушкина и многих его ближайших родственников отмечался так называемый «артритизм», под которым в то время могли подразумеваться и полиартрит, и ревматизм, и подагра. А поскольку ни ревматизм, ни полиартрит не наследуются надежно в нисходящем ряду нескольких поколений, то сей загадочный «артритизм» был, по всей вероятности, именно подагрой, тем более что подагра была диагностирована у племянника Пушкина. Таким образом, в случае Александра Сергеевича мы имеем сочетанное действие сразу трех биологических стимулов, трех стигматов по Эфроимсону (гипоманиакальный, гиперурикемический и андрогенный), счастливо наложившихся на его исключительную одаренность, что и дало в результате высочайшую творческую продуктивность.

В родословной Пушкина мы находим целое созвездие величайших гениев и ярких талантов. Типичным гипоманиакально-депрессивным гением был Л. Н. Толстой – дальний родственник А. С. Пушкина. Исследователи творчества Толстого еще полвека назад подметили эти маятникообразные колебания психофизического тонуса великого писателя – от безудержной активности до глубочайшей скорби, уныния и отчаяния. Начиная с первого творческого подъема в 28 лет и до самого конца жизни Толстой периодически то сваливался в депрессию, то взлетал на гребне гипомании. Эти подъемы и спады продолжались по 2—3 года, иногда по 5—7 лет. Эти периоды жуткой апатии и тяжелейшей неизбывной тоски очень хорошо описала Софья Андреевна: «Первые две недели я ежедневно плакала, потому что Лёвочка впал не только в уныние, но и в какую-то отчаянную апатию. Он не спал и не ел, и сам буквально плакал иногда». Такие субдепрессивные состояния могли продолжаться у Льва Николаевича годами, сменяясь фазами феноменальной работоспособности.