Оливер Сакс - Мигрень

Такие соображения возникают реже или вовсе не возникают, если приступы мигрени случаются редко и спорадически. Например, когда они случаются один раз в месяц или реже. Но если мигрень тяжела, если она мешает больному полноценно жить, то надо учесть сложные взаимодействия болезни с образом жизни, и в этом случае лечение ни в коем случае не должно быть чисто физиологическим. Конечно, нельзя пренебрегать физиологическим лечением – необходимо подбирать подходящие лекарства, чтобы помочь больному. Но в то же время поиск причин и обстоятельств должен быть более глубоким, причем не только со стороны врача, но и со стороны больного. Дело в том, что мигрень, если ее приступы происходят часто, перестает быть просто болезнью, она становится образом бытия, которое принуждает организм к адаптации и новой самоидентификации.

Этот феномен хорошо заметен у больных, всю жизнь страдающих эпилепсией. Эти больные, начав принимать новый эффективный препарат, чувствуют себя покинутыми эпилепсией, буквально тоскуя по припадкам. У таких больных, несмотря на отсутствие припадков, сохраняется эпилептическая личность [63]. Именно такая ситуация – или очень похожая – была у моего больного, страдавшего воскресной мигренью. Только преодолев патологическую потребность в мигрени, больной смог от нее избавиться.

Как это ни парадоксально, но, оказывается, быть здоровым не так-то легко. В некоторых отношениях гораздо удобнее вести ограниченную жизнь, будучи больным. Больной, страдающий частыми и тяжелыми приступами мигрени, неспособный избавиться от целиком поражающих его симптомов, парадоксальным образом приучается быть больным. Когда появляются новые лекарства, когда физические симптомы заболевания начинают отступать, больному необходимо время для выздоровления, время для того, чтобы научиться быть здоровым. Только так, при заботливой помощи окружающих, при внимательном и умелом врачебном уходе, больной избавляется от вездесущей болезни, и только после этого перед ним по-настоящему открывается перспектива окончательного выздоровления.

Зрительные расстройства при мигрени распространены достаточно широко – они наблюдаются приблизительно у 10 процентов больных – и зачастую бывают поистине удивительными. Эти нарушения привлекали внимание и возбуждали любопытство с глубокой древности. Так, Аретей во втором веке наблюдал, что мигренозным приступам могут предшествовать или сопровождать их «вспышки пурпурного или черного цвета перед глазами; вспышки могут сливаться и смешиваться друг с другом, и тогда возникает вид протянувшейся по небу радуги».

Подробные описания – и прежде всего описания собственных ощущений – во множестве появляются в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Эти описания были сделаны как учеными (Джордж Эйри, отец и сын Гершели, Араго, Брюстер, Ветстоун и др.), так и врачами (Губерт Эйри, Уоллестон, Парри, Фозергилл и др.). Иногда возникает ощущение, что все знаменитые ученые и врачи той эпохи страдали мигренью и соперничали друг с другом в попытках описать и объяснить ее.

Особого интереса заслуживают прекрасные описания и иллюстрации, выполненные Губертом Эйри в 1870 году, в которых отражены самые характерные феномены: расширяющиеся мерцающие зигзагообразные дуги, которые Аретей сравнивал в свое время с радугой:

«В разгар видения картина напоминала укрепленный город, окруженный бастионами, эти бастионы были ярко окрашены в роскошные цвета… Все, что находилось, так сказать, внутри укрепления, кипело, бурлило и переливалось самым чудесным образом, словно густая ожившая жидкость».

Вид этих блестящих светящихся «укреплений», как неизменное восприятие или галлюцинация при каждом приступе, позволил Эйри предположить, что эти картины являются «фотографиями» таких же неизменных структур в головном мозге. Гершель-младший, по всей видимости испытывавший те же ощущения («рисунок из ломаных линий, напоминающий во многих отношениях крепость, с регулярными зубцами стен, бастионами и равелинами»), имел на этот случай более сложное объяснение. Перемещение крепостной стены, как он полагал, было несовместимо с «возможной регулярностью строения сетчатки или зрительного нерва». Понятно, что картина крепостной стены возникала где-то на более высоком уровне – в глубинах мозга или в сознании. Но тем не менее эти картины не были похожи на плоды воображения или на воображаемые образы, «на произвольно вызванные воспоминания о людях или сценах», на «представления произвольных лиц» или «образов пылающего огня». Такие представления личностны, а геометрические призраки (как называл их Гершель) абстрактны. Воображаемые представления (в обычном понимании) зависят от ассоциаций и от памяти, а геометрические призраки возникают de novo . Возникают ли эти призраки, эти картины «в уме»? Если да, утверждает Гершель, то они возникают в безличной и подсознательной части ума – в элементарной, «геометризированной» области мозга или разума, и зависят «только от структуры, но не от особенностей нашей личности». Возможно, делает вывод Гершель, прибегая к вполне естественной оптической аналогии, чувственная сфера обладает калейдоскопическими возможностями формирования симметричных образов из случайных элементов. Этой идеей об изменчивой синтезирующей силе мозга Гершель и заканчивает свои рассуждения.

Следовательно, там, где Эйри говорит о фиксированной структуре , Гершель видит деятельность , организующий, геометрический механизм Разума. Мигренозные галлюцинации, согласно Эйри, позволяют больному – в буквальном смысле этого слова – заглянуть непосредственно в структуру головного мозга. Гершель же думает, что галлюцинации позволяют увидеть работу мозга. Оба при этом считали, что этот феномен проливает свет на нечто фундаментальное.

Говерс был очарован «Субъективными зрительными ощущениями» (так была озаглавлена его, напечатанная в 1895 году, статья) и в течение всей своей догой жизни неоднократно возвращался к этой теме. Противопоставляя мигренозные и эпилептические ауры, он подчеркивал, что первые состоят почти исключительно из «элементарных» галлюцинаций – светящихся шариков, звездочек, зубчатых «укреплений», а также из несколько более сложных и изменчивых геометрических форм. При эпилепсии имеет место меньшая склонность к возникновению геометрических фигур, но зато часто имеют место сложные, театрализованные видения связных событий и сцен. По большей части, как кажется Говерсу, эпилептические разряды «восходят» от низших сенсорных центров мозга к высшим, «мыслительным» центрам. При этом сенсорные галлюцинации, как правило, очень просты и длятся секунды, являясь прелюдией к аурам более сложной формы. Так, у одного больного эпилепсией