Виктор Аллахвердов - Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания

Однако, на мой взгляд, «человеческий фактор» должен обязательно вводиться в описание не только процесса, но и результатов любого научного исследования. В своё время канон описания экспериментальных исследований, созданный бихевиористами, был огромным шагом вперед в психологии, но пора, наконец, отказаться от воспетой ими и совершенно ложной идеи обезличенного результата. «Было бы полезно, – писал нейрофизиолог Б. Бёрнс, – если бы авторы статей, прежде чем писать о методах, сообщали о своих предубеждениях и результатах. В конце концов, удручающе легко найти то, что ищешь, и чрезвычайно трудно увидеть то, что заранее не ожидаешь или не стремишься найти». [433] Цит. по: Цопф Г. (мл.) Отношение и контекст. // Принципы самоорганизации. М., 1966, с.399. Как читателю оценить значение только что опубликованной работы? Как узнать, какие мысли в ней самые существенные? Суд истории даст свою оценку, но специалистам некогда ждать. Стандартные аннотации не помогают: они равно бесстрастно описывают и выдающиеся научные открытия, и банальные исследования. Наиболее компетентное лицо, которое может помочь своим коллегам, – сам автор. Только сам ученый знает, что именно из полученных им данных было неожиданным, что было им самим воспринято как открытие и заставило переменить свои взгляды, вызвав мощную эмоциональную реакцию.

Автобиографическое изложение истории собственных идей для любого автора является, конечно же, опасной затеей. Ни одно открытие не происходит так, как о нем обычно рассказывается в учебниках. Первооткрыватель сам не знает того, что ему предстоит открыть. Все его действия, предваряющие появление новой идеи, зачастую выглядят даже для него самого совершенно случайными. А когда, наконец, пелена спадет с его глаз, и молния открытия пронзит его душу, то автор застывает в растерянности, потрясенный неизвестно откуда свалившейся в его голову идеей. Лишь потом, собравшись с мыслями, начинает убеждать вначале себя, а потом и своих коллег, что его идея очевидно верна, что всё только так и должно быть, что его путь прост и ясен, ибо именно эту идею и следовало ожидать. Последователи всем так и втолковывают в школьных учебниках, что эти идеи – очевидная банальность. Учителя, в свою очередь, полагают, что только очень нерадивый школьник не может эти законы понять и принять. А школьники вызубривают идеи, теперь уже объявленные законами физики, химии или биологии, как истину в последней инстанции. Но пройдёт всего лишь двести или триста лет и очередная новая физика или новая биология объявит предшествующее знание устаревшим, но всё же не выбросит его на свалку, а должным образом скорректирует .

Первооткрыватель всегда находится в двойственном положении: любовь к своему детищу делает его пристрастным, а неписаная научная этика призывает к скромности. Пристрастность вроде бы всем очевидна. Действительно, не так уж трудно угадать, каким было решение комиссии о приоритете в открытии дифференциального исчисления в споре между Ньютоном и Лейбницем, если, как говорят, Ньютон сам тайно эту комиссию возглавлял. Даже при описании собственного исследования услужливая память всё равно подведет автора, приписывая гораздо более последовательную логику тем шараханиям в разные стороны, которые он реально делал. Но всё равно только автор знает реальный ход событий в процессе открытия, и было бы замечательно, если бы он рассказывал об этом. И не страшно, если даже автор забывает, чьи мысли оказали на него сильное влияние, и искренне преувеличивает значение сделанного им лично. Позднейшие критики выправят ситуацию.

Гораздо хуже, когда в научных текстах возникает столь любимое многими и при этом совершенно безответственное использование неопределенного местоимения "мы" вместо однозначно понимаемого "я". Избегание авторских оценок собственного труда зачастую ведет к неправильному пониманию. Вряд ли нужно доказывать таким специалистам по коммуникативному поведению, какими являются психологи, что непонимание в процессе научной коммуникации может приводить к досадным последствиям. Рассмотрим лишь один пример типичной коммуникативной ошибки в науке. Известно, что статья О. Эвери с соавторами 1944 г. о влиянии ДНК на наследственность положила начало молекулярной биологии. Хотя Эвери прекрасно осознавал важность сделанного им открытия, однако в работе отсутствовало хоть какое-нибудь указание на это. Пусть это было сделано из самых лучших побуждений, явилось следствием неизменной скромности и взыскательности Эвери к себе. Но он, как и многие авторы, не задумывался над проблемой правильной подачи материала с коммуникативной точки зрения. В итоге статья далеко не сразу привлекла должное внимание генетиков. Г. Вайятт пишет: «Может показаться странным, отчего Эвери не был награжден Нобелевской премией, если не учесть, что в своё время его работа пользовалась меньшей известностью и признанием, чем того следовало ожидать в свете имеющихся у нас теперь представлений». [434] Вайятт Г. Когда информация становится знанием. // Коммуникация в современной науке. М., 1976, с.374.

В психологии всегда важно, чтобы сам автор отмечал, как он расценивает своё исследование (как естественнонаучное, эмпирическое, гуманитарное и пр.), а также указал, на каком конкретно этапе ему пришли в голову те или иные идеи. В реальном исследовании, конечно, все этапы естественнонаучного исследования отчасти перепутываются, многие линии перекрещиваются. В многоголосии одновременных мыслей и идей – как осознанных, так и неосознанных, разных экспериментальных проб, чередующихся друг с другом, а также в сопутствующем всему этому потоке случайностей разобраться весьма не просто. Но если исследователь решает двигаться естественнонаучным путём и попытаться сделать научное открытие, то – в несколько упрощенном виде – последовательность этапов этой игры более-менее постоянна и выглядит так (замечу, что хотя и первые этапы во многом специфичны для естественнонаучного исследования, в той или иной мере они, конечно же, присущи всем наукам).

1. Вначале определяется некоторое направление, связанное с кругом интересов исследователя. Например, исследователь хочет найти причины малярии или понять, как происходит процесс научения. Ну, просто ему любопытно и/или кажется важным в этом разобраться. Конечно, даже для формулировки направления требуется некоторое знание: надо хотя бы знать, что малярия и научение существуют как таковые и что причины малярии ещё не найдены, а процесс научения пока плохо описан. Обычно на этом этапе (часто в течение всей предшествующей исследованию жизни) исследователь знакомится литературой по этой и смежной темам, с опытными данными, с методическими приёмами и пр. Р. Коллингвуд справедливо пояснял, что учёный никогда не плавает по морям, не нанесённым на карты, более того, на его карте, сколь бы мало детализирована она ни была, всегда уже нанесены параллели и меридианы. [435] Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М., 1980, с.298. Но всё же не это главное, а иногда даже и лишнее. Р.М. Фрумкина добавляет важную идею: «наука начинается не с фактов. Она начинается с веры в проблему и возможность её решения». [436] Фрумкина Р.М. Психолингвистика. М., 2001, с.27. Учёный вряд ли начнёт серьёзное исследование, если у него нет – пусть зачастую и наивного – предчувствия, что он сможет в выбранном направлении совершить важное открытие. Восьмилетний Г. Шлиман после прочтения поэм Гомера воскликнул, выразив своё предчувствие по-детски непосредственно: "Я раскопаю Трою". А потом всю жизнь шёл к этому событию, даже ради этого занимался бизнесом в России. Но, в конце концов, раскопал древний город и одел свою жену в драгоценный наряд Елены Прекрасной (правда, никто до сих пор точно не знает, что именно он раскопал, понятно лишь, что драгоценный наряд наверняка не принадлежал избраннице Париса). Без веры в успех открытий не бывает. Каждый претендующий на открытие должен заведомо знать, что раскопает свою Трою, пусть даже она будет не той Троей, которую он изначально собирался откопать.