Александр Вемъ - Застенчивость и как с ней бороться

На сцене актер ощущает себя королем, но когда гаснет свет театральных софитов и занавес опускается, его застенчивость может проявляться в полной мере. Например, Майкл Джексон признавался, что чувствует себя раскрепощенным на сцене, но застенчив в беседе с глазу на глаз. Список застенчивых знаменитостей можно продолжить: Джон Траволта, Джимми Хендрикс, Чарльтон Хестон.

Артистический дар не всегда сочетается с даром импровизации. Актер, получающий неизменное удовольствие от того, что он в сотый раз играет одну и ту же роль, воспринимает неожиданные неприятности более болезненно, чем обычные люди. Ощущение комфорта связано для него с повторением ограниченного числа ситуаций. В этом заключается одна из причин застенчивости любимцев публики.

Владимир Маяковский, на выступлениях которого неизменно собиралось громадное количество людей, тщательно готовился к каждой встрече, сочинял заранее многие записки с вопросами и даже остроты (последние довольны однообразны и шаблонны, хотя они и имели успех у непритязательной публики). Сталкиваясь с теми, кто обладал подлинным юмором, знаменитый трибун терялся, не находил ответа.

Жизненные трудности выбивали из колеи этого человека, постоянно декларировавшего собственную физическую и духовную мощь. Возможно, стремясь быть в центре всеобщего внимания, поэт старался компенсировать детскую неуверенность в себе, оставшуюся в нем на всю жизнь.

Застенчивые люди обожают быть строгими контролерами, они стремятся все предусмотреть. По сути, это манипуляторы из манипуляторов. Все непредвиденное их тревожит.

Джонни Карсон – популярный американский комик, один из основоположников развлекательного телевидения. Он признавал, что с детства отличался застенчивостью и неуверенностью в себе. Будучи студентом, он часто в присутствии других доставал книгу и начинал читать, поэтому Джонни считали надменным, хотя его поведение объяснялось обычной застенчивостью.

Выступая перед зрителями, Карсон преображался. Он чувствовал себя уверенно, поскольку полностью контролировал ситуацию. В повседневной жизни он был лишен этой возможности и поэтому зачастую чувствовал себя некомфортно.

Наверное, основная черта характера застенчивых экстравертов – желание популярности, славы, успеха. Они готовы крикнуть на весь мир: «Я талантливый, умный, особенный, обратите на меня внимание!»

Кэрол Бэрнетт – прекрасная комедийная актриса, обладательница высших кинематографических наград. Чтобы посетить многолюдную вечеринку или вернуть в магазин некачественный товар, ей приходится преодолевать свою застенчивость.

Кэрол рассказывает:

Я давно обнаружила, что часто застенчивость переплетается с самолюбием в противофазе. Если вы, с одной стороны, действительно побаиваетесь встречаться с людьми, то, с другой стороны, вы требуете к себе внимания.

Вы (хотя и с робостью!) как бы говорите: «Посмотрите на меня! Признайте меня!»

Федор Достоевский, которого один популярный телеведущий назвал «самым смурным из русских классиков», имел полное представление о всех бесах и бесенятах, обитающих в людских душах. Наиболее глубоким исследованием внутреннего мира застенчивого человека я считаю его повесть «Записки из подполья».

Повествование ведется от лица «подпольного человека», который к сорока годам «ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни честным, ни героем, ни даже насекомым» . Вот как описывает он собственные взаимоотношения с людьми:

Жизнь моя была угрюмая, беспорядочная и до одичалости одинокая. Я ни с кем не водился и даже избегал говорить и все более и более забивался в свой угол…

Всех наших канцелярских я, разумеется, ненавидел, и всех презирал, а вместе с тем как будто их и боялся. Они все были тупы и один на другого похожи.

Мучило меня тогда одно обстоятельство: именно то, что на меня никто не похож и я ни на кого не похож. «Я-то один, а они-то все», – думал я.

Случалось, что я вдруг даже ставил их выше себя. Но, презирая ли, ставя ли выше, я чуть не перед каждым встречным опускал глаза. Я даже опыты делал: стерплю ли я взгляд вот хоть такого-то на себе, и всегда опускал я первый…

До болезни боялся я быть смешным и потому рабски обожал рутину во всем, что касалось наружного; с любовью вдавался в общую колею и всей душою пугался в себе всякой эксцентричности…

Чем же заполнял свою жизнь «подпольный человек»? Что он любил, к чему его влекло?

Дома я, во-первых, больше читал. Хотелось заглушить внешними ощущениями все беспрерывно внутри меня накипавшее. Чтение, конечно, много помогало, – волновало, услаждало и мучило. Но по временам наскучало ужасно.

Все-таки хотелось двигаться, и я вдруг погружался в темный, подземный, гадкий – не разврат, а развратишко…

Чтение книг будило воображение, и третьей страстью этого несчастного человека были фантазии.

У меня был выход, все примирявший, это – спасаться во «все прекрасное и высокое», конечно, в мечтах. Мечтал я ужасно, мечтал по три месяца сряду, забившись в свой угол…

Бывали мгновения такого положительного упоения, такого счастья, что даже малейшей насмешки внутри меня не ощущалось, ей-богу…

Сколько любви, господи, переживал я, бывало, в этих мечтах моих, хоть и фантастической, хоть и никогда ни к чему не прилагавшейся, но до того было ее много, что потом, на деле, уж и потребности даже не ощущалось ее прилагать.

После трех месяцев постоянных мечтаний «подпольный человек» обычно ощущал потребность «ринуться в общество», то есть сходить в гости к своему единственному знакомому, у которого собирались одни и те же люди.

Я имел терпение высиживать подле этих людей дураком часа по четыре и их слушать, сам не смея и не умея ни об чем с ними заговорить.

Я тупел, по нескольку раз принимался потеть, надо мной носился паралич; но это было хорошо и полезно. Возвратясь домой, я на некоторое время откладывал мое желание обняться в своих мечтах со всем человечеством.

Обратной стороной сознания ничтожности собственного существования было стремление к власти. Этот деспотизм не давал возможности дружить даже с теми людьми, которым он был симпатичен:

Был у меня раз как-то и друг. Но я был деспот в душе; я хотел неограниченно властвовать над его душой; я хотел вселить в него презрение к окружавшей его среде; я потребовал от него высокомерного и окончательного разрыва с этой средой… Но когда он отдался мне весь, я тотчас же возненавидел его и оттолкнул от себя, – точно он и нужен был мне только для одержания над ним победы, для одного его подчинения.

Американский юморист Билл Вон заметил: «Нет ничего обиднее, чем когда тебя не приглашают на вечеринку, на которую ты ни за что не пошел бы» . Все застенчивые люди оценили бы справедливость этого высказывания.