Дмитрий Соколов - Любовные реки, семейные берега (Архетипические сюжеты семьи и рода)

Только смотреть и безжалостно сверять, и чтобы несколько важных деталей сходилось. Наркомания, погибший муж, имя – это важные детали. Хотя бы три? Пять? Сколько их надо, этих деталей? Три – точно нужны, по трем точкам строят плоскость. И почти все нормальные психотерапевты вам добавят что-нибудь вроде: и еще нужно вот такое чувство в животе. Но мы-то с вами, в такой серьезной книге, о таком писать не будем. Просто для честности надо добавить: и еще вот такое чувство где-то в животе, или в сердце, и где там у кого анатомически располагается интуиция.

Иногда мне кажется, что я могу понять, какая родовая (и следовательно, магическая) логика лежит под этим. Представьте себе, что Род хочет, чтобы все его члены целиком и полноценно прожили свои жизни. Не знаю зачем. Ну, может есть какой-то набор этих историй, и они должны повторяться, в определенном роду определенные истории. А если человек свою историю недопрожил – Род ее хочет разыграть еще раз. Чтобы целиком. Родить нового члена и чтобы он проиграл эту модель поведения до конца.

Ведь практика в основном показывает, что объектами идентификации служат скорее «самые слабые» члены Рода, а вовсе не самые сильные (что было бы гораздо логичнее с точки зрения выживаемости). Ну, может быть, сильные не приходят к нам на изучение, ОК. Но, все-таки, важно, что в практической работе обычно находят идентификации с: плодами абортов и выкидышей; рано умершими (как баба Галя в этом полностью надуманном примере); самоубийцами (как та же баба Галя, в сущности); жертвами уж очень несправедливых (и потому редких) событий вроде массовых убийств .

Таким образом, можно сказать: идентификация – это как бы попытка родить в семью заново того, кто «не состоялся»; другими словами – раскрутить полный потенциал определенной поведенческой модели. Не нам решать, какая модель успешна, а какая нет. Решать Богу и эволюции. Эволюционно, выживают самые приспособленные. А вы знаете, кто такие самые приспособленные? Я знаю только одно определение: это те, которые выживают.

И то, что я помню из теории эволюции, мне говорит, что модель бессознательной идентификации с одним из предков может быть совершенно логичной в том числе и биологически – потому что отбор идет не на уровне особи, а на уровне популяции. Хорошо понимаете?

Любой отдельный экземпляр для большой эволюции вполне безразличен, решают массы. Ген имеет смысл только будучи распространен среди большого количества особей, то есть когда он «растворен» в популяции. И оказывать свой эффект он таким образом может только на уровне популяции. Даже если отдельной особи этот ген приносит кучу неприятностей, и даже если смерть. И поэтому, например, животных с очень коротким жизненным циклом больше, чем животных с длинным, хотя пожить, наверное, в одном теле всем бы хотелось. И поэтому, например, пчелы собирают мед для не родных детей, или вот жалят толстокожих неприятелей, при этом погибая сами. Одна особь погибает, но для рода это выгодно – и ген такого камикадзе будет выигрышным, и потомство его размножится как песок речной. Хотя лично ему это неприятно, и он даже, наверное, не знает, почему он так поступает, этот пчел.

Так и мы – мы не знаем, но смысл, скорее всего, есть. Или был, так тоже эволюционно может случиться. Но, если по чувству внизу живота (хотя, раз я мужчина, какие у меня там чувства? так, ерунда одна), то смысл есть. Но это уже как природа электрического поля – такой высоконаучный туман, что никому не интересно.

Лишь бы работало.

Невидимые члены семьи

Центральной метафорой психоанализа является, на мой взгляд, такая картинка: темное пространство (бессознательное) и лучи света (сознания), пронизывающие тьму. И в хорошем варианте эти лучи могут быть направлены куда угодно. Но почему-то в этом темном пространстве особенно выделяются некие зоны, как будто особенно темные. А лучи сознания, обычно вполне прямые, при приближении к этим зонам начинают странным образом изгибаться, кривиться и разбегаться в стороны, вопреки нормальным своим привычкам. Эти зоны как бы не просто невидимые, а специально невидимые. Во многих смыслах их можно назвать черными дырами сознания (в частности, потому, что они поглощают большое количество энергии, то есть сознание во многом «работает» на свои «черные дыры», вечно их подкармливая и никогда не замечая).

То есть простое наличие невидимых элементов системы никому особо не важно. В комнате, где я сейчас сижу, полно невидимых мне сущностей, но пока они не пересекаются с моим миром (то есть зоной моего осознавания), мне до них нет дела, и я с ними отлично уживаюсь. Тут у нас и бактерии, и духи, и волны, и электромагнитные поля, и социокультурные феномены. Но. Если какая-нибудь, например, бактерия, коварно в моем теле размножившись, вызывает, например, его заболевание, то она «входит» в мой мир, и тогда я уже постараюсь ее осознать. Эта бактерия невидима, но важна.

Так и «невидимые члены семьи» – важны именно потому, что играют в системе важную роль. Причем не в прошлом, а в настоящем. Поэтому мы и пытаемся их изучать.

Ну и кто бы это мог быть, такой невидимый?

Попробую рассказать вам сказку-историю, чтобы дать пример.

Жизнь такая штука, Мэри…

Жили-были Иван да Марья – горячие любовники, но пока не муж и не жена. Все вокруг, впрочем, были уверены, что они поженятся. Оба учились: он в педагогическом институте, она в медицинском. Своей жилплощади у них не было, встречались где придется.

Ну, разное происходило, жизнь, месяцы, годы. Как-то жарким летом Ваня и Маша поссорились. После этой ссоры Ваня уехал в турпоход. И там он встретился с девушкой Настей. И показалась она ему очень мила, и он ей оказался люб. Весь поход они счастливо спали в одной палатке, не вспоминая про свою жизнь в городе.

А в сентябре, уже в том самом городе, оказалось, что Настя беременна. Как говорится, угадайте с трех раз, от кого. Ну-ка, Ваня, на ковер! И начал Ваня на том ковре корячиться, и не было ему там ни единой удобной позы, не то, что в палатке. А он был хорошим парнем, между прочим. Просто ситуация оказалась нехорошей. Ведь он-то правда любил Машу! Как только вернулся он из этого чертового похода, так они сразу бросились друг к другу и помирились. И Маша тоже по-настоящему его любила. Но теперь с этой любовью что-то нужно было делать, она уже не текла медовой рекой, а вспенилась бурунами. Настю Ванины уговоры не трогали: она его любила, и делать аборт категорически не хотела. Пока Ваня колебался, маялся и мучился, Настя встретилась с Машей, они вдвоем о чем-то поговорили, а затем Маша исчезла. Срочно ушла в академотпуск и уехала к родственникам в далекий край.

Ваня, зажатый в угол совестью и родственниками, обессиленный и несчастный, женился на Насте. Он страдал от любви к Маше, пытался ее найти, но Маша непреклонно обрывала все его попытки. И постепенно ситуация кое-как успокоилась. И приблизились выпускные экзамены.